Фильм

Да здравствует любовь!

Пронзительная сюита одиночества, разыгранная почти без нот и слов на холодных улицах жаркого Тайваня. Сяо-Кян (верный актер Мин-ляна Ли Кан Шен, которого и в прошлом фильме звали Сяо-Кян), мелкий паренек, подрабатывающий то там, то тут, во время одного из своих поручений натыкается на торчащий из дверной скважины ключ. Недолго думая, он передислоцирует его в собственный карман для того, чтобы однажды прийти, наполнить ванную и в одной из комнат вскрыть себе вены, однако от этого не умирает, а совсем наоборот, остается жить в этой пустой квартире, которая на самом деле принадлежит риелтеру Май Линь, не очень удачному, впрочем, так что жилище долгое время стоит пустым и туда она периодически заваливается со своим случайным даже не возлюбленным, а сексуальным партнером А-Жуном, которого она встречает на улице. А-Жун тоже ворует другой ключ от этой квартиры и тоже поселяется там, но при этом с Сяо-Кяном не встречается, так как тот ведет себя исключительно тихо. Так начинается пожалуй один из самых странных любовных треугольников, в котором точки практически не соединены линями, но углы очень остры.

В своем втором фильме Цай Мин-лян, известный своими точными образами, иллюстрирующими личностную изоляцию в переполненном социуме, вероятно наиболее точно, остро и удачно добивается пика в развитии своей главной темы. Май Линь и А-Жун, которых так и тянет назвать любовниками, на улице не способны к коммуникации ни посредством личного общения, ни с помощью телефонного разговора. А-Жун и Сяо-Кян и вовсе живут в соседних комнатах, но встречаются по случайному стечению обстоятельств — первый приходит домой чуть раньше днем. Да и сама форма любовного треугольника тоже не до конца очевидна, по крайней мере сексуальная ориентация Сяо-Кяна дает большой простор для фантазии.

Полностью соответствует тематической задумке и ее стилистическое воплощение, как всегда с очень тяжеловесными, неподвижными камерами, длиннющими планами и буквально замороженными мизансценами. Все это очень удачно создает нужную среду для резонирования того уровня одиночества и разрозненности, что испускают главные персонажи картины. Первые слова в фильме произносятся примерно через полчаса, после начала картины, да и дальше диалоги особой плотностью не отличаются.

Не менее интересен с позиции стилистики постановки является бесконечный и казалось бы обреченный на провал, но по результату более чем успешный замысел переселить на дальневосточный кинематографический экзистенциальный и медитативный материал, тематику и искусство западноевропейского кинематографа — урбанистическая изоляция Антониони, статичность позднего Тарковского, работа с монтажом кадра Кубрика. И это не говоря уж о любимом поэте Трюффо и бунтаре Годаре. Ко всему этому Мин-лян добавляет контрастные цвета аскетичных интерьеров и, конечно, текущую воду в большом количестве (пусть на этот раз и не в сюжетообразующем виде).

И вот, все это в совокупности и дает тот самый результат, который поспособствовал успеху Мин-ляна в Венеции и тем самым проложил дорожку к западному зрителю и западным фестивалям, участником которых с тех пор он являлся практически с каждым своим фильмом. Очень уж по душе пришелся мотив о любви, который из названия лучше трактовать не как радостная песнь, а как печальный призыв – «пусть живет любовь».