Фильм «Девушки мечты»

Детройт 60-х. Девичье трио «Мечты» — красотка с глазами (Ноулз), толстушка с характером (Хадсон) и еще одна барышня для симметрии (Роуз) — остается без приза на конкурсе самодеятельности, зато приобретает поклонника в лице хваткого торговца «кадиллаками» (Фокс). Тот пристраивает девушек на подпевки к звезде соула (Мерфи), от которого ввиду похабности разбежались все бэк-вокалистки, а потом делает их первой черной группой, которую хочет слушать вся белая Америка. На пути к успеху толстушку (самую талантливую) оттирают на второй план, композитор идет на сделку с совестью, менеджер становится бездушным дельцом — в общем, все как у людей.

Перенося на экран самый известный негритянский мюзикл 80-х годов (косвенно основанный на истории Дайаны Росс и The Supremes), сугубо белый режиссер Кондон, очевидно, боялся, что его неверно поймут, и с перепугу дал такого черного брата, что Спайк Ли, наверное, уже лопнул от зависти. Пресловутая белая Америка представлена в «Девушках» гримасничающей массовкой, от которой если кто и отделяется, то лишь затем, чтоб отпустить расистскую шутку или украсть у черного человека песню. Этот фильм вообще требует от зрителя несколько большей простоты восприятия, чем в состоянии обеспечить даже самый чистый душой посетитель кинотеатра за пределами США. Вот Фокс, скроив протокольную физиономию, сообщает изумленным девочкам, что «музыка должна продаваться». Вот Мерфи (которому за эту роль на полном серьезе светит «Оскар»), узнав, что ему нельзя петь социально значимую песню, куксится и лезет в карман за шприцем с героином. И дело не в том, что картину делали дураки, — это формат.

Считается, что мюзикл на большом экране убил Боб Фосс, когда в «Кабаре» назвал вещи своими именами: вот жизнь, а вот сцена, на которой поют; после чего сразу стало невозможно снимать про пляшущих коридорных и рояли в кустах. Современный киномюзикл не может происходить в реальном мире — только в мире ангелов, как «Мулен Руж», или в чьих-то грезах, как «Танцующая в темноте». Кондон (до того делавший небезынтересные биографические очерки о первертах: «Боги и монстры» про Джеймса Уэйла, «Кинси» про Кинси) четыре года назад совершил прорыв из независимых режиссеров в студийные как раз с помощью подсмотренного у фон Триера хода — адаптируя для кино фоссовский «Чикаго», он поместил все музыкальные номера в воображение героини. В «Девушках» он применяет другой фокус: полфильма все разговаривают нормально — и лишь на исходе первого часа вдруг начинают брать верхние ноты и потом уже не останавливаются до конца. Расчет тут в том, чтоб дать нецелевой аудитории размякнуть, попривыкнуть к кабаретному антуражу, — и то, что прием с грехом пополам, но работает, есть, наверное, главная проблема фильма. Мюзикл — наивный лобовой жанр, не терпящий двуличия, не допускающий даже возможности существования мира, где не поют и не пускаются в пляс от любви. Лучшие его образчики — от «Поющих под дождем» до «Бриолина» — выходили к зрителю с распахнутыми объятиями и дурацкой улыбкой: или ты им веришь с первой ноты, или идешь гулять. А уловки и оговорки — примета эпохи неоконсерватизма, времени реставрации мертвых ценностей и латания сгнивших знамен. Бейте меня, но наивность нового Голливуда, воплощенная (к слову, не без блеска) в кондоновских «Девушках», — сродни утреннему вещанию на Первом канале. Это тот самый призыв к простоте и искренности, вслед за которым тебя обычно просят предъявить документы.