Рекламщик Роджер (Скотт) — обаятельный господин лет сорока, способный уболтать любую девицу гладкими и как бы интеллектуальными речами, но неизменно срывающийся в сарказм. Его бросает очередная партнерша (Росселини), а на пороге появляется 16-летний племянник из Огайо (Эйзенберг), мечтающий расстаться с невинностью. Роджер проведет его по всем кругам ночного Нью-Йорка, от бара до борделя, но племянник наутро останется по-прежнему невинным, а сам он — по-прежнему несчастным.
Этот на удивление деликатный и умный фильм начинается на полуслове, заканчивается открытым ртом, из которого должна вылететь фраза, и в середине — слова, слова, слова. Кэмпбелл Скотт, на котором «Любимец» держится и фигурально, и буквально (он спродюсировал работу режиссера-дебютанта), недавно играл Гамлета в собственной телепостановке и, очевидно, задумывался о цене болтовни. И от стандартного разговорного инди-фильма в традициях Вуди Аллена картина Кидда отличается малозаметной, но чрезвычайно существенной деталью: все искрометные диалоги, которые там ведутся, не просто являются пустым трепом (это как раз дело обычное), но и сделаны таковым вполне сознательно. Выражение лица, с которым Роджер просыпается в своей квартире и выкуривает первую сигарету, стоит всех предшествовавших сцен в барах (одна из них длится добрые полчаса), где он с видом Мастроянни рассуждал о сексе, любви, войне полов, естественном отборе, потаенных желаниях и нежелательных тайнах. Агрессия — сестра беззащитности: фильм исключительно об этом, совсем не о сексе. Благодаря непрерывному движению языков и тел, снятых словно исподтишка, в полумраке, дрожащей камерой, «Любимец» ни на секунду не становится скучным. По динамике, по интонации это почти комедия, и в то же время мало что на свете может быть таким отчаянно печальным, как глаза мужчины, который пытается быть принцем датским, но в реальности превратился в бедного Йорика — и это понимает.