Фильм

Семейка Роуз

Вечернее солнце. Легкая музыка. «Вдова Клико». Терраса на десятом этаже «Арарат Хаятт». Кони Большого театра — в профиль, снизу, на расстоянии вытянутой руки. Еще ближе — Кароль Буке, только что из ванной.

— Вы видели купола? Ай да купола! Передайте обслуге, что я переезжаю на девятый: из моей комнаты на пятом видно только какую-то стену! — «смутный объект желания» говорит громко, быстро, каркающим голосом. Кажется, за 25 лет молчания в фильмах Блие, Блана и Бунюэля и в рекламе Chanel у этой неприступной, загадочной женщины-мечты скопилось десять миллиардов невыговоренных слов. Нынче она не затыкается — в жизни и на экране. Ее последняя роль в комедии «Семейка Роуз» — говорливая провинциальная хозяюшка, чей каменный домик становится прибежищем двух беглых заключенных. Хозяюшка быстро смекает, как использовать ситуацию: свалить на бандитов новые убийства, которые она давно мечтала совершить, увести из рук воришек добычу и использовать молодых мужчин для утоления своего сексуального голода. Традиционная французская «комедия с трупом», будто вынутая из бабушкиного сундука, вполне выдерживает сравнение с такой классикой жанра, как «Хорошенькое дельце» (1972), «Никаких проблем» (1975) и «Проезжайте мимо» (1983).

— После того как вы распили бутылку шампанского на двоих с Шарлоттой Рэмплинг в «Целуй кого хочешь» и наградили Анну Австрийскую говором французской лохушки в «Бланш», «Семейка Роуз» — ваша третья комедия подряд. Почему, после стольких роковых женщин?

— Но есть кроме этого «Федра» в театре и роль в очень тяжелой экранизации Сименона у Седрика Кана. И это при том, что в 90-х я годами сидела без работы, только выставила себя на смех ради друга, Мишеля Блана, когда он делал комедию о кинобизнесе «Большая усталость».

— Что изменилось с тех пор — французское кино или вы сами?

— Дело в том, что у режиссеров внезапно разыгралось воображение по моему поводу. До этого они использовали меня только как «этот смутный объект желания».

— Вернемся в 77-й. Вам 19, вы играете первую роль в кино, сразу главную и сразу у Бунюэля. Более того — он дарит вам название фильма, которое только ленивый не использует в качестве заголовка статьи о вас. Как вы попали в этот проект?

— Дело происходит весной 75-го. Мне 17, я обедаю с большой компанией важных людей. «Чем ты хочешь заняться?» — спрашивают меня. «Я могла бы стать актрисой». — «Тогда тебе нужно срочно пройти экзамены в Национальную актерскую школу», — говорит один.

— Кто?

— Теперь он президент телеканала FR3, а в ту пору был постановщиком телеспектаклей. Он подбирает мне репертуар для вступительного экзамена, в том числе монолог Нины из чеховской «Чайки». Я прохожу. Нас на курсе 20: 10 девочек, 10 мальчиков. Мой приятель-режиссер делает пробные съемки, которые показывают, что я ни черта не смыслю в кино: большую часть роли я стою спиной к камере. Кассета исчезает, я заканчиваю первый год учебы и на каникулах получаю звонок: «Не сыграете ли у Бунюэля?» Я отвечаю: «Нет». Как у любой первокурсницы театрального училища, у меня есть список режиссеров-идолов. Бунюэль там на втором месте, следом за Хичкоком. Я не хочу, чтоб в его новом фильме не было ничего, кроме моей спины. На том конце говорят: «Вы уверены? Роль в кино? У Бунюэля?» «Нет», — повторяю я и вешаю трубку. На следующий день мне под дверь подсовывают сценарий. «Этот смутный объект желания». Все прекрасно, но там есть только одна главная роль. Я знаю, что в новом фильме Бунюэля играет Мария Шнайдер. «Кого мне играть?» — спрашиваю я, когда мне перезванивают. «Шнайдер удалена из проекта, — отвечают мне. — Вы будете играть ее роль». Я приезжаю на пробы. Бунюэля уже несколько дней никто не видел, продюсер пьет валокордин, своей очереди дожидается другая молоденькая актриса, Анхела Молина. В конце концов кто-то находит Бунюэля по телефону и говорит: «Тут тебя ждут две отличные девушки, выбирай одну — и можно возобновлять съемки». Бунюэль приехал и, не в силах выбрать, решил снимать нас обеих в одной и той же роли, чередуя наши появления в шахматном порядке. Дальнейшее — история сюрреализма.

— А потом вы прославились и сразу попали в объятия Джеймса Бонда.

— Не сразу. Я сыграла еще у Блие в «Холодных закусках», потом играла в Нью-Йорке, снова главную роль. Странно, как раз на днях в Риме я вспоминала, как меня пригласили в бондиану. Я ездила в Рим читать речь Виктора Гюго, которую он произнес на Национальной ассамблее 1846 года — насчет того, что необходимо поднять зарплаты театральным актерам. Я имела такой бешеный успех! Меня даже пригласили повторить ее на театральном фестивале в Сиракузах — и я согласилась. Так вот, в Риме эта картина встала у меня перед глазами: 81-й, чья-то квартира в Тоскане, Роберто Бениньи, Вернер Шрётер, мой тогдашний муж, телефонный звонок. «Это Кароль Буке?» — «Да, но откуда вы узнали, где меня найти?» — «Это неважно! Вы сыграете в новом фильме про Бонда?» — «Да, да, да, сыграю», — шепчут Бениньи, Шрётер и мой муж. «Сыграю», — повторяю я в трубку. Отбой. Через два дня я сижу за накрытым столом с Роджером Муром.

— Насколько разнятся съемки у Бунюэля и в «Бонде»?

— Кардинально. На самом деле съемки «Бонда» — отличное развлечение для режиссера, оператора, каскадеров, кого угодно, только не актеров. Все трюки делают за тебя чужие люди. Ты либо болтаешься на надувном матрасе, либо сидишь, скорчившись на кафельной плитке в мелком бассейне и пускаешь, как дура, пузыри — потом это смонтируют, и зритель будет думать, что ты спускаешься на глубину на Антибах. Особенно обидно тратить на это время, когда молод, а значит — мечтаешь о великих ролях. Поэтому из «Бонда» я умчалась в Прагу — играть у Шрётера в «Дне дураков».

— В СССР вас впервые увидели в 1983 году, когда вышел «Бинго-Бонго», где вы укрощаете обезьяну-Челентано.

— Это не смешно. Я имею в виду Челентано. Я ждала этих съемок, как дети сладкого. Думала — обхохочусь. Но как только режиссер выкрикивал «Снято!», Челентано, такой смешной на площадке, становился серьезен и бежал к жене. Единственный раз, когда он обратил на меня внимание, — когда сильно отчитал за то, что курю.

— В 1984-м вы играете вместе с Депардье и Натали Бэй в триллере «Берег правый, берег левый». Почему в те годы Франция выпускала триллеры, где источником угрозы были государство, социальные институты, сильные мира сего, а теперь носитель страха — абстрактный маньяк с тесаком? Неужели французское общество решило все свои проблемы?

— Напротив, оно их приумножило и уже боится смотреть правде в глаза. Что до кино, то оно в массе своей спонсируется телевидением, и развлекательные фильмы приходится подгонять под телеформат. Не думаете же вы, что такие фильмы, как «Берег правый, берег левый», могут помочь продавать стиральный порошок? В последние восемь месяцев нам особенно тяжело, с тех пор как прогорел Canal+ (компания, выпустившая «8 женщин», «Пианиста», «Сны Аризоны» и др. — Прим. ред.). Мы сейчас очень мучаемся с Бертраном Блие. У нас есть удивительный, глубокий сценарий, но нет Canal+, а следовательно — источника финансирования.

— Вернемся к вашей биографии. После вынужденного безделья в 90-е вы вернулись на экран в фильме «Целуй кого хочешь».

— Мишель Блан в очередной раз воспользовался нашей давней дружбой и сказал, что у него есть сюжет комедии, где я должна распить с Шарлоттой Рэмплинг бутылку шампанского. Хоть я никогда и не играла с Шарлоттой, я давно с ней знакома и имела тысячу поводов убедиться, как мы не похожи в работе. Она медлительна, приходит на площадку, только когда готова (что редкость), когда хочется и когда есть настроение. Да, и когда она получила все причитающиеся денежки — даже если проект прикроют из-за этих промедлений, ее не волнует. Я — вот она я, всегда на месте, всегда готова. Поскольку я была готова и к работе с Шарлоттой в том числе, съемки прошли отлично. Вообще, я предпочитаю работать со знакомыми и друзьями. Приходить в проект к новым людям — все равно что отправляться на обед с незнакомцем, пока вы притретесь, разговоритесь, теряется драгоценное время. А с друзьями — все равно что продолжить вековой спор, оборванный на полуслове.

— Вы — лицо Chanel.

— Была 15 лет, больше нет.

— Так вот, Моника Беллуччи, которая тоже работает в модельном бизнесе, как-то сказала мне, что приступая к роли, она первым делом придумывает, какими духами пользуется ее героиня, и дальше уже существует целую роль в облачке этого аромата. У вас есть подобный трюк?

— Беллуччи сказала — духи? Тогда я скажу — костюм. Первым делом я иду не к режиссеру, а к костюмеру. Выбрать одежду, надеть, найти себя в ней — на 90 процентов роль сыграна.

— А кто придумал сумасшедшие костюмы к «Семейке Роуз»?

— Я сама! Я хотела, чтобы Беатрис носила вопиюще розовые одежды, в крупных цветах. Я-то сама розовое не надену под дулом пистолета. Это женщина, которая встает каждое утро и, перед тем как накинуть пеньюар, надевает улыбку: «Все прекрасно! Сегодня у нас будет еще один чудесный день!» Она 20 лет врет себе и домашним, а при первой возможности перевоплощается в чудовище.

— Вы любите читать?

— Да. В путешествиях я всегда читаю.

— Что читали в самолете?

— Я полистала газеты, но не нашла ничего интересного.

— Простите, я имел в виду книги.

— Я почти не читаю детективов, но наибольшее впечатление за последнее время на меня произвел триллер. Это новая книга Гранже, автора «Багровых рек». Называется… Что-то про волка. То ли «Волкобоязнь», то ли еще что… Про людей, теряющих память до полного уничтожения личности. Я знаю: Gaumont приобрел права на экранизацию. Там есть героиня, к которой постепенно возвращается память…

— То есть вас роман заинтересовал с профессиональной точки зрения?

— Что вы! Героине — 22.

— Можно изменить возраст для экранизации.

— Куда ж дальше? Уже поменяли! В романе ей было 35. А чего вы хотите? Кино как жизнь! Мужчины любят появляться с молоденькими. Они кокетливы, как женщины, только если мы выгуливаем в свете собачек и сумочки от Chanel, они — живых людей…

— Она не пыталась говорить про вино? — настороженно спрашивает меня после расставания с Буке Наташа, пиар-менеджер кинокомпании, которая прокатывает в Москве «Семейку Роуз».

— Она пыталась говорить про кино!

— Я серьезно! Ты что, не знаешь? Она купила остров возле Сицилии. Вырастила виноградники и закупорила 8000 бутылок сладкого вина. Она хотела за счет этой поездки сделать ему рекламу, даже привезла несколько бутылок…

— Но мы объяснили, что, по нашим обычаям, кто девушку обедает, тот ее и танцует, — ставит точку в нашем некомпетентном дебате о виноделии директор компании.