Фильм

Я — Дина

В XIX веке у суровых норвежских фьордов, рядом с величавым безразличием океана, среди сосен и скал жила-была девочка Дина. Однажды она опрокинула на свою маму огромный чан с кипящей водой, и мама умерла в муках. "Мама уплыла, - поняла Дина. - Бог тоже уплыл". И решила расти без Бога. Без него она выросла в яростную красавицу с убийственным нравом и роскошными волосами (потрясающая норвежка Боннви) и без оглядки пошла по жизни, переступая через тела всегда не достойных ее мужчин. "Я - Дина", - повторяла она то и дело. Словно боялась себя забыть.

Противоречия этой франко-германо-шведско-датско-норвежской копродукции очень забавно отражают отклики зрителей, вывешенные на крупнейшем кинопортале imdb.com. Зритель-канадец и зритель-англичанин снисходительно разрешают европейцам снимать на английском, датчанин проявляет кинокультурность, швед признается в любви к Скандинавии, финка жалуется, что чужой язык для нее все испортил, а норвежец, представитель основной страны-производителя, патриотично заявляет, что в фильме плохо буквально все - "типично норвежский продукт".

В действительности это очень странный, необычный фильм. У него крайне неудачное название. Он снят в немодном жанре скандинавской фамильной саги. Можно также сказать, что его жанр - классический кинороман, снятый расстающимся с молодостью режиссером (таких за последние годы было немало, но до нас, кроме выпущенных на видео "Ярдов" Джеймса Грея, они не дошли). В обоих случаях рекомендация малозахватывающая. Датчанин Оле Борнедаль прославился малобюджетным норвежским фильмом ужасов "Ночная смена" (1994), потом купился на голливудские деньги и переснял "Ночную смену" уже с Юэном МакГрегором и Ником Нолте (1998), а потом понял, что слишком рано зашел в тупик, и с этим пониманием пришел к "Дине". Местами, когда он монтирует резкие, неловкие вспышки видений и воспоминаний, из него лезет дешевый фильм ужасов. Он часто не справляется с романным течением. Идет жестокая мелодрама с Жераром Депардье.

Вдруг в середине фильма она обрывается и начинается Тургенев, "Отцы и дети". В роман входит русский народоволец Лео Жуковский (Экклстоун), использующий Пушкина, чтобы кодировать какие-то непонятно кому предназначенные шифровки, и нас вынуждают всерьез задуматься над вопросами свободы и совести, а также пафоса и его выносимости. В общем, Борнедаль снял неуклюжее, несовременное, не очень дружелюбное к зрителю и не слишком хорошо понимающее себя кино. Но оно полно такой настоящей непредсказуемости, такой искренней животной энергии, таких ничем не подготовленных прозрений о смерти и других важных вещах, что почему-то хочется, чтобы оно не кончалось.