Фильм

Двое на Манхэттене

Первое погружение Мельвиля в густые и тягучие воды нуара. Итак, скандал на заседании ООН – на голосовании не появился представитель Франции, героический участник движения Сопротивления и вообще, очень важный и солидный дипломат Февр-Бертье. Выяснить, куда он пропал и не имеет ли это отношение к каким-то политическим или, не приведи Господь, шпионским делам отправляют местного представителя дипломатической миссии Франции журналиста Моро (Жан-Пьер Мельвиль собственнолично), который гораздо лучше полиции знает все тайные уголки Большого Яблока. Однако и он сам найти пропавшего дипломата не в состоянии, поэтому решает подключить к поискам циничного пройдоху и пьяницу, настоящего папараццо без чести и совести Дельма (Пьер Грассе). Двое объединяются в бесконечном ночном поиске, имея на уме абсолютно противоположные мысли. Один стремится скрыть то, что могло произойти, а второй, соответственно, продать прессе.

Фильм, в котором режиссер все еще стоит ногами на зыбкой почве молодого явления «новой волны», но головой уже дотянулся до самого Манхеттена с его американскими фильмами нуар. То есть с одной стороны – это детективная история, в которой главную роль играет ночной город, полный соблазнов и опасностей, клаустрофобии и грязи, но с другой стороны – снято все нарочито небрежно, эстетической стороне дела уделено гораздо больше внимания, чем самой истории, а манера постановки черпает свои силы в документалистике и опирается на приемы, характерные скорее для новой французской волны – кажущиеся спонтанными события, не имеющие особой видимой логической связи, рваная манера работы и с камерой и со структурой фильма, джазовые обертоны, пропитывающие плоскость эмоционального наполнения.

Но при этом нет-нет, да изящный профессионализм и поклонение американской студийной школе проскакивает. То весьма изощренный тревелинг пустит, то в сцене с комнатой и трупом смонтирует так, что местные постановщики удавятся от зависти. Да и в отличие от тех же «детективов» Годара, сама история потихоньку пытается забрать зрителя себе, выползает на передний план и фильм больше похож на нуар, который заигрывает с эстетикой французской новой волны, чем «новая волна», маскирующаяся под нуар, как любили делать в то время на родине Мельвиля.

Соответственно двусмысленная реакция возникла и в массовой кинематографической среде. Если французская пресса, во главе с «Кайе дю синема» ликовала и причисляла новую ленту Мельвиля к спискам важных «нововолновых» картин, то американцы несколько недоумевали, что же они увидели – вроде бы и нуар, вроде и детектив, но что за любительская манера работы на сцене, что за неровный почерк, будто на коленке сделали фильм. Привыкшие к качественной и выверенной манере массовый зритель фильм не понимал и не принимал.

В прокате фильм провалился с треском (вроде бы, это самый коммерчески неудачный фильм) и Жану-Пьеру Мельвилю подобный факт категорически не понравился. Он громогласно заявил, что знать больше не знает ни про какое «авторское кино» и хочет делать нормальные фильмы, интересные не только горстке свихнувшихся журналистов, но и рядовым зрителям. «Свихнувшие журналисты», понятное дело, жутко надулись и обещали с циником больше не водиться.