Скрытое, не выявленное, пропущенное, возникшее только что, не смотря не на что. Художники продолжают делать свое дело. Разные поколения, разные подходы, караван идет. Живопись вне политики, вне времени, вне всего и тем не менее. И что дальше? Это не эзопов язык – здесь все ясно, контркультура просачивается сквозь реалии, дух старой Пушкинской, знамя, подхваченное новыми поколениями не непокоренных, а действительно таких, настоящих, совсем разных и одновременно одинаковых, преемственность.
Шпалерная (Петербургская) развеска, совсем уже напоминает квартирник, работы висят кое-как, белый куб забыт, перезагрузка, возвращение, обнуление – куратор, ловец бабочек, сачком улавливает время, сыпящаяся песком сквозь пальцы – Зееман – Шмиман – Обрист – Обдрист где-то там, далеко за горизонтом, а здесь все как было сорок лет назад, картины на стенах, как при бабушке, художники рисуют. Своя правда, бренд, единственное, что кроме Нефтегаза, осталось более-менее внятным высказыванием, безоглядная русская тоска – она же искусство отчаянья, громоздкое, как роман Толстого, и тем не менее наиболее живучее. К делу.
Живописная скульптура Михаила A Креста, спасительные шары – буи, за которые лучше не заплывать, апокалиптическая география на глобусах, изящные опиумные видения Кирилла Акулиничева, тестостеронов напор Насти Москалевой и отшельнический путь Марины Каверзиной, объединенное цветом и разъединенное одиночеством художника, человеческим, и не человеческим, движущимся сквозь время, утрачивающим автора и прикладной смысл, лазейка в бессмертие.
Аминь.
Петр Белый