Что пишут критики про «Золотую перчатку», «Годзиллу-2: Короля монстров» и «Так сказал Чарли»

«Золотая перчатка»

Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:

«Акин заставляет нас смотреть и смотреть, и смотреть еще, не отводя глаз от сцен все более возрастающей омерзительности. Противники фильма — а их, кажется, среди резко разделившихся критиков большинство — обвиняют его (как всегда в таких случаях) в нигилизме и шоке ради шока. Но так ли это?

Акин действительно не только не смягчает удары, но и избегает привычной рационализации.

Мы не знаем, что произошло в жизни Хонки (хотя есть пара упоминаний о тяжелом прошлом), что творится на душе у него и — что тоже немаловажно — у его жертв, которых автор вроде бы расчеловечивает вместе с убийцей. Однако именно благодаря всему этому «Золотая перчатка» становится уникальным, ужасным, но трансформирующим опытом. Это фильм о территории, где человеческое закончилось, как в концлагере, где побывал отец героя, коммунист, а возможно, и сам он в детстве».

Дмитрий Карпюк, «Русский репортер»:

«И все же, вопреки всей этой мерзости и графическому натурализму, «Золотая перчатка» не оставляет гнетущего впечатления. Фатих Акин, который рос в том самом районе Гамбурга, где происходили убийства, смог не только тщательно выписать все детали и мелочи ушедшего времени, но и придать происходящему чуть дурашливый, несерьезный тон. Конечно, напрашивается сравнение с «Домом, который построил Джек» фон Триера, однако если у того интеллигентные шутки удручали больше, чем любые жестокие подробности, от «Золотой перчатки» остается ощущение фиги в рукаве, сатирического высмеивания больных точек Германии 70-х.

В конце концов, в кадре почти нет нормальных людей — даже соседи-греки, на которых маньяк списывает запахи в своей квартире, выглядят в лучшем случае карикатурно.

Так что неспроста Хонке периодически мерещится случайно увиденная арийская школьница, единственная белокурая красавица среди окружающей гнили и уродства — чем не символ новой Германии, которая придет на смену разлагающейся старой? Нельзя однозначно сказать, насколько этот шаблонный символизм и общая несерьезность интонации сочетаются с описываемыми событиями, но по крайней мере смотрится фильм довольно живо. Одно можно сказать точно — для Акина, известного в основном по слащавым мелодрамам с национальным колоритом (позапрошлогодний «На пределе» не в счет), «Золотая перчатка» стала если не большой удачей, то как минимум вехой в фильмографии».

Евгений Ткачёв, «Афиша»:

«У фильма Акина несколько задач: во-первых, он деромантизирует образ маньяка в поп-культуре, который в массовом сознание превратился в эстета и любителя кьянти («Молчание ягнят») или неплохого парня, который борется со своими патологиями («Правосудие Декстера»). «Перчатка» же настаивает на том, что маньяк — это все-таки больное существо, которому нужна срочная медицинская помощь. Во-вторых, это парафраз «Красной Шапочки» братьев Гримм, где Хонка — это Серый Волк, который носит большие очки, чтобы лучше вас видеть, и «ест» бабушек (пожилых посетительниц «Золотой перчатки»), хотя на самом деле охотится на жертв помоложе».

«Годзилла-2: Король монстров»

Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:

«Но где бог, там и дьявол: роль антагониста и второго альфа-самца среди титанов выполняет трехголовый древний дракон Гидора (еще более чудного, чем Годзилла, происхождения). У других знаменитых кайдзю роли поменьше: птеродактиль Родан и бабочка Мотра (потенциальная любовь Годзиллы) появляются ненадолго, а другие вообще едва мелькают в паре сцен, что в случае гигантского мамонта или паука довольно обидно.

Монстров в любом случае на экране полно, особенно по сравнению с первым фильмом. Другое дело, что даже это в данном случае слабое утешение.

Во-первых, многочисленные битвы чудовищ между собой, а также с ВВС США (которые, как принято, автоматически становятся синонимом вооруженных сил всей планеты), сняты почти исключительно в интригующей темноте. Огненные сполохи так выглядят, конечно, эффектнее — и в лучшие, увы, немногочисленные, моменты экран похож на полотна старых мастеров на библейскую тематику — но хотелось бы иногда разглядеть что-нибудь, кроме огня и чешуйчатых силуэтов».

Алексей Филиппов, «Искусство кино»:

«Однако бессмысленное педалирование человеческой трагедии сообщает «Годзилле 2» все-таки одно любопытное измерение. В русле новейших блокбастеров — вроде «Шазама» или «Детектива Пикачу», — это очень религиозное кино: Кинг Гидора, помещенный в один кадр с католическим крестом, недвусмысленно рифмуется с Антихристом, а Годзилла и вовсе переживает воскрешение и падение с небес.

Современное большое кино очень уж часто стало искать утешения в таких категориях и образах.

Примечательно, что роль исполинского Иисуса для Годзиллы нова: в первом фильме он заявлялся как древнее божество, синоним природных сил и даже фатума. Кинг Конг в этой же вселенной олицетворял, к слову, не только мощь заповедной природы, но и оскалившийся ужас непрекращающейся войны (Второй мировой, Вьетнамской и далее по списку). Теперь же король кайдзю снова меняет символическое значение: его поединок с Гидорой (как выясняется — пришельцем, лже-патриархом) выступает в качестве религиозной схватки добрых и злых намерений, какие случаются внутри человека».

Максим Бугулов, «RussoRosso»:

«Создатели выбрали уже мумифицированную, но по-прежнему популярную сюжетную схему: большая часть событий показана через призму семьи со своими собственными проблемами, рядом расставлено еще несколько потенциально привлекательных персонажей и только потом где-то на заднем плане идут кайдзю. Уже через пятнадцать минут создается ощущение, что на дворе 1998 год, а режиссера зовут Роланд Эммерих. Какой бы апгрейд классического монстра ни задумали американцы из Legendary, на выходе получилась деградация франшизы.

В фильме недвусмысленно сквозят сексистские, патриархальные и антропоцентристские взгляды.

Дважды зрителю натужно впихивают картонного персонажа, чтобы затем в сцене его гибели с грустной музыкой дешево и сердито попытаться вызвать эмпатию. Вместо прогрессивных подтекстов — жуткие образы: все женское и хтоническое непременно предается разрушению (а мужское, устремленное в небеса, наоборот, регулярно превозносится), множество кадров натурально списано с икон, а женские персонажи (даже титаны) встают на колени перед самцами».

Марат Шабаев, «Киноафиша»:

«Очевидные отсылки к Говарду Лавкрафту (древние боги, руины неизвестной цивилизации, чудовища из космоса) оказываются удобными тегами, за которыми не проглядывает никакого следования самим идеям писателя. При виде обширного бестиария персонажи и зрители должны испытывать благоговейный ужас и падать ниц.

Вместо этого Годзилла становится аналогом снайдеровского Супермена — это пусть и изрыгающий огонь, но всё же спаситель.

Невыразимый ужас сменяется детским восторгом — чувство, уже знакомое по предыдущим фильмам про Годзиллу и компанию. Боги снова стали игрушками, которых удобно перемещать с одной игровой площадки на другую. Очевидно, что эпоха первобытного страха перед неизведанным закончилась на фильме Эдвардса, поэтому теперь миф превращается в организованную религию».

«Так сказал Чарли»

Евгений Ткачёв, «Афиша»:

«Побывавшая на Венецианском фестивале криминальная драма про Чарлза Мэнсона (Мэтт Смит) и его паству. Паству главным образом представляют три девушки (Сози Бейкон, Марианна Рендон и Ханна Мюррей из «Игры престолов»), отбывающие срок за убийство Шэрон Тейт и ее друзей, в то время как помочь им стремится тюремный психиатр Карлин (Мерритт Уэвер). Вернувшаяся после семилетнего сериального отсутствия в большое кино Мэри Харрон препарирует «Семью» Мэнсона как культ и секту, а самого Чарли — как фейкового Иисуса (в фильме его внешнее сходство с Христом достигает библейских масштабов), чтобы рассказать историю о самопознании, осознании вины и отречении от ложных богов, каким, несомненно, и был Мэнсон».

Алиса Таежная, «The Village»:

«Режиссер «Как я стреляла в Энди Уорхола» и «Американского психопата» Мэри Хэррон предлагает собственную профеминистскую трактовку массовки Мэнсона, которая дополнит долгожданную летнюю премьеру Тарантино. Намерения у Хэррон самые лучшие — показать как давление, запугивание и психологические игры с потерянными детьми приводят к жесткой иерархии, где быть отступницей — опасно для жизни, неправильно и в конечном счете невозможно.

Главная ошибка Хэррон — проговаривать то, что не нужно говорить, давать героиням рубленые реплики из учебника и разжевывать на экране мотивации участников событий.

То Чарли Мэнсон разразится монологом о том, что каждая юная девушка мечтает «переспать с папочкой», то психолог-феминистка на пальцах объяснит, что у мужчин в обществе больше власти, то Шарон Тэйт из телевизора исповедуется, что она — не ее оболочка. Хэррон педалирует логику сектантов-затворников и доходчиво показывает эскалацию абьюза в любом авторитарном сообществе: «быть избитой любимым — все равно что заняться с ним любовью» или «откажись от эго — и будешь пальцем на руке». Но в такой черно-белой диспозиции ее усилия — напрасный труд».

Дмитрий Молчанов, «Кинорепортер»:

«Впрочем, Мэнсона тут тоже предостаточно. Вот он деловито обучает Чарльза «Тэкса» Уотсона (Чейс Кроуфорд) куннилингусу, вот дирижирует оргией, а вот, мечтая о славе рок-звезды, исполняет перед продюсером Терри Мэлчером блеклую песенку «Look At Your Game, Girl» (спустя 24 года ее перепоют Guns N’ Roses на пластинке каверов «The Spaghetti Incident?»).

Наконец, вот Чарли, мечась по амбару и размахивая ручищами в припадке мессианства, излагает свои бредовые апокалиптические идеи.

Для оценки градуса безумия всего этого вполне достаточно, а для того, чтобы оказаться в центре внимания зрителя — нет: никакими гримасами и ужимками бесноватому псевдопророку не затмить вытаращенные глаза и отвисшую челюсть Лесли Ван Хутен — символа граничащей с идиотизмом наивности, которая стала приговором десятилетию открытий в поп-музыке, эзотерике и химии».