«Исповедь»: катарсичная драма о последствиях школьной стрельбы

В безымянной американской глухомани нервная и раздражающая с первых кадров прихожанка готовит уютный подвал епископальной церкви к необычной встрече. Она должна состояться под руководством спокойной и уверенной женщины, которую мы автоматически принимаем за психолога: в таких американских церквях, если судить по фильмам и сериалам, часто проходят собрания анонимных алкоголиков и других групп поддержки.

Но все оказывается намного сложнее — и встреча срывает все покровы анонимности с участников. Перед нами две супружеские пары. Гейл и Джей (Марта Плимптон и Джейсон Айзекс) оказываются такими морально измученными, что невольно выдают природу своей трагедии, которую режиссер почти по-детективному скрывает первые полчаса. Затем приходят Линда (Энн Дауд) с нелепым букетом цветов и ее муж Ричард (Рид Берни), который сразу предупреждает, что ему скоро нужно будет уйти по делам. 

В воздухе царит напряжение. Фасад цивилизованной беседы, разыгранной всеми актерами так, что они достойны «Оскара», начинает быстро трещать. Поначалу закованная в ледяную броню Гейл (Плимптон заслуживает оваций уже за свой яростно сжатый рот) требует от собеседников, чтобы они рассказали все о своем сыне. В ответ на оборонительное недоумение женщина срывается на крик: «Потому что ваш сын убил моего!»

Это невероятно камерное кино. В нем всего девять актеров, из которых мы большую часть времени видим лишь четырех. Напрашивающееся сравнение с «12 разгневанными мужчинами» кажется обоснованным. Тут действительно идет заседание: собравшиеся судят друг друга. При этом моральное право Гейл и Джея режиссер не ставит под сомнение: «Ваша трагедия не сравнится с нашей». Однако очень скоро станет известно, что расстрелявший одноклассников сын Линды и Ричарда после этого покончил с собой. Линда и Ричард тоже переживают утрату, поэтому даже ожесточившаяся Гейл соглашается признать их право на скорбь. Во время беседы Джей подводит итог: «Он сломал жизни всем нам». 

Суд над другими (достается и школе, и государству, и законам о свободной продаже оружия) для опустошенных родителей не так страшен, как суд над самими собой. Где мы не уследили? Что могли сделать? Стоило ли заставлять ребенка ходить к психологу, если он умолял этого не делать? Кто виноват? Может, все-таки государство? Или видеоигры, за которыми подростки проводят слишком много времени вместо того, чтобы общаться с друзьями и гулять на свежем воздухе? Тема вины, пожалуй, самая большая удача Кранца как драматурга: он самостоятельно написал сценарий.

Кажется, что сейчас нам дадут ответ, который подхватят психологи всего мира — и насилия больше не будет. Однако ответа не существует. В младших классах будущий убийца был забитым ребенком, которого одноклассники травили за странность. Но на момент, когда он взял в руки ружье, по словам родителей, он был популярен в школе. Так почему он это сделал? Кранцу хватает ума и такта, чтобы признать: мы не знаем. 

Вместе с тем фильм все же посвящен не мертвым, а живым. Тем, кто остался жить со своим горем. За мучительными страданиями последует катарсис, а потом практически вознесение (как просто и четко говорит Энн Дауд: «Это о том, как пережить трагедию»). Драматургически картина работает безупречно — местами даже слишком. Она похожа на новенькую машину с конвейера, лишенную примет индивидуальности (у режиссера пока нет своего почерка, стиля и тому подобного). Женщина, которая в начале фильма суетится при организации встречи, беспокоится, что визитерам помешает репетиция церковного хора. В финале церковный хор, ясное дело, выстрелит на манер чеховского ружья, хотя «выстрелит» в этой ситуации — все-таки не совсем подходящее слово. «Благословенны узы, которые нас связывают», — поют те, кого мы не видим из подвала. На этой ангельской ноте опускается занавес, хотя, казалось бы, от «Колумбайна» до ангелов дороги нет. 

Христианское прощение вряд ли удовлетворит поклонников, скажем, режиссера Михаэля Ханеке, вскрывающего пороки общества с сардонически-самодовольной ухмылкой, или любого другого холодного плакальщика по поводу вечного заката человечества. Однако всем остальным немного надежды сегодня, наверное, не повредит.