Положительные отзывы о спектакле «Я, пулеметчик»

У Владимира Панкова и его «Саундрамы» появилась своя площадка на «Фаб­рике». Корявые кирпичные стены выглядят правильным местом для премьеры, в которой драма — самая что ни на есть новая (пьеса Юрия Клавдиева), а саунд расширился за счет синтезатора и представляет собой ядреный микс телеэфира, политических речовок, обыденной речи, то исступленной, то задушевной, звуков города, автоматных очередей и музыки разных мастей, включая песню «Отель «Калифорния» группы Eagles. При чем тут «Отель «Калифорния», который ­сыграли и так и этак, даже на балалайках? Она про смерть, и спектакль тоже.

В пьесе Клавдиева браток во время разборки на турбазе, когда жизнь висит на волоске, задается вопросом: зачем ему все это? Он ищет поддержки у воображаемого деда, воевавшего на Моонзунде, и тот вспоминает, как хватался за пулемет, даже будучи раненым, с кишками наружу. «Пулеметчик знает одно — как заправлять ленту в пулемет». Это основной инстинкт, он не зависит от того, идет ли речь о разборке или о Первой мировой. Для настоящего пулеметчика существует один вопрос: с кем он и против кого. Такую романтизированную версию братка, героя девяностых, много лет играет Кирилл Плетнев в «Театр.doc». Панков из­влекает из пьесы совершенно иное, то, что, казалось бы, в пьесе и не ночевало, — пацифизм. Его спектакль о том, что война не бывает праведной или неправедной, война — это кишки наружу ни за что ни про что. Что развязывают ее одни, а гибнут другие. Панков разворачивает настоящую антивоенную пропаганду, причем с мультикультурным акцентом. На кумачовых многоярусных трибунах кривляются, беснуются, кричат на разных языках обамы, путины и саркози (актеры в резиновых масках), а у подножия трибун бьются реальные люди — пацан, его дед и женщина — мать, дочь, сестра, санитарка и боевая подруга в одном лице. Те, кто наверху, строят свои игры на их основных инстинктах: стрелять в момент опасности, спасать своих, невзирая на опасность, рожать новых пулеметчиков взамен погибших. В конце с трибун сдирают красные тряпки, голую конструкцию заполняют люди в хаки, и иступленная черная вдова поет, забравшись на высоту, печальную восточную песню. Она могла бы петь такую песню ребенку на ночь глядя. Она же поет, глядя в лазерный прицел автомата.