На полу полутёмной сцены спиной к залу лежит человек, минут десять лежит, потом встаёт, ходит, он босый и какой-то неприбранный, что-то начинает говорить, не всегда разборчиво, оказывается, что он в смирительной рубашке с завязанными на спине рукавами, он поёрзает спиной по полу и усмирительный узел развяжет. Его рассказ – это не монопьеса, и не проза, а поток сознания, что-то он произносит неразборчиво, что-то начинает рассказывать, потом отвлекается, иногда к потерянной мысли он возвращается, иногда – нет, монолог перемежается большими паузами. Это – поток сознания человека, поток сознания уязвлённого и травмированного жизнью человека. В какой-то момент он сообщает, что его фамилия Фердыщенко – «Разве можно жить с фамилией Фердыщенко? А?» Тот ли это самый Фердыщенко из романа? Скорее – какое-то его психиатрическое отражение. В сценическом пространстве много зеркал и кроме него зрители видят несколько отражений. Романный Фердыщенко был неприятен, это – нет, он скорее жалок своей потерянностью, хочется выслушать его сбивчивый рассказ, в котором нет сюжета, нет событий, есть лишь обрывки мыслей и рассуждений. Себя он называет ветераном, и поясняет, что не каждый может пережить, то что пришлось ему, потому он и ветеран, ветеран жизни.
В этом спектакле Клима полномасштабно развёрнут «новый» способ актёрского существования, отчасти он был заявлен и в более ранних его работах, в частности, в спектакле театра Улисс «Век. Конец – начало». На сцене – не актёр, и не персонаж, произносящий драматургический текст, на сцене – человек, со всеми его муками и терзаниями, страданиями и переживаниями, больным сознанием и воспалённым подсознанием, человек и больше – ничего. Он здесь живёт, ходит, сидит, говорит, молчит, спит, слушает музыку, рисует мелом на доске схемы и формулы, разъясняет их, когда он ближе к финалу это делает во второй раз, приходит разгадка его жизнетравмы, по-фердыщенски: «Бог ≠ Любовь, Бог = Закон». В финале хочется сообщить ему, а на выходе из театра напомнить и себе: «Дорогой! Формула жизнесчастья проста: "Бог ≠ Закон, Бог = Любовь"».
"Несуществующие главы романа "Идиот": Ветеран" на площадке театра по ул.Беговая, 5 - настолько трансперсональная, текстово глубокая монопостановка режиссера KLIMа в тончайшей, аутентичной/подлинной замыслу в передаче интеллектуального актера Степана Мощенко, что спектакль Ветеран смотреть внешним и внутренним зрением и слухом хочется троекратно.
Не рецензия, но отзыв, потому я поблагодарю, как психолог и будущий психиатр за персонажа Фердыщенко, чья мыслительная обрывочность, амбивалентность и вызывающая спорность суждений была интересна точностью передачи образа больного шизофренией, но местами, в разумности заявленных им тем - идентична и шизойдному, здоровому типу личности. А значит, текстовое полотно режиссера через сердцевынимающие монологи обволакивающего, гипнотического, но не директивного залу голоса актера Степана Мощенко имеет рельсы в разум каждого сидящего напротив.
Двумя визитами я прочувствовала спектакль.
Много тишины. Она затапливает и обесточивает внутренний гул, меняет кардиограмму сердца на "сон в летнюю ночь" и вся твоя жёсткая, ритмичная социальная динамика вливается в градиенты искусного света на сцене: янтарь, сталь, антрацит, карамель. И ты растворен и соединен.
Сколь сильным было сострадание к персонажу, столь жгучими были слезы. Если бы любовь можно было отдать, как подарок, то каждый зритель обнял и укутал бы Фердыщенко кашемировыми пледами: этого пронзенного болью, вытесненной в кататонический ступор, потерянного, но Ищущего Человека.
"А всё-таки она вертится!" - так словами Галилео я перечеркну по-своему финальное утверждение актера, написанное мелом на деревянной лавке. И вызов его принят. Но не от "вопреки" Закону, а от умноженной валентности Любви к этому миру, с которой я покинула в дождь, пропитанное инсайтами и катарсисами, театральное поле KLIMa и, одаренного талантом вариаций, столь искреннего всем собой Степана Мощенко.