В Москву приезжает труппа Джона Ноймайера — хореографа, которого почти сектантски обожают одни, а другие считают ярким примером того, что в балете надо жить долго. Гамбургский балет как пример второго привозит «раннего Ноймайера» — «Третью симфонию Малера», сочиненную в 1975 году (с непонятным героизмом Ноймайер переложил для ног едва ли не все малеровские симфонии).
Представим на минуточку, что он умер или бросил танцы уже тогда (дай бог ему здоровья, конечно). Главное послевкусие после этого балета — профессорская скука: вроде и придраться не к чему, все складно и ладно, но — «не берет», как объясняла мужу Кити в «Анне Карениной». Модный ход мысли: абстрактный экспрессионизм (танцующее тело наедине с музыкой). Но в том году были магниты попривлекательней — хореографы-современники и чужие балеты — поцелуи взасос, — и в «Третьей симфонии» чувствуется, что и Ноймайера они притягивали, как притягивает робкого человека недоступная ему смелость, полнота выражения, бесстыдство, если хотите («стихи должны быть бесстыдными»). Ноймайер сплетает М и Ж в акробатических дуэтах, но это вам не Морис Бежар, разбиравшийся на публике со своей сексуальностью обжигающе откровенно. Ноймайер затаив дыхание слушает Малера, но это вам не Баланчин, который не просто слушал, а будто сам становился музыкой вплоть до изменения цвета глаз. А когда Ноймайер пытается еще и философствовать (в «Нижинском» он пытается), то думаешь только: да, это не Пина Бауш. Та не страшилась смотреть ни в бездну, ни в горние выси, а ее «театр танца» был словно делом жизни и смерти.
Но в обаянии театру Ноймайера не откажешь. Это обаяние плюшевого кресла и теплой комнаты со множеством книжных полок, это обаяние роскошного альбома, под тяжестью которого ноют колени. Это обаяние ностальгии по временам, в которых никогда не жил (и слава богу, но ностальгии это не мешает). Если бы он был русским, то без конца ставил бы про Россию 1913 года. Впрочем, он и так это делает. Вацлав Нижинский и русский балет Серебряного века — его Neverland, и в «Нижинском» это главный сюжет. Ноймайер с хорошо контролируемым остроумием рассказывает биографию легендарного танцовщика его же легендарными ролями (Нижинский в образе Петрушки корчится и бьется среди наступающей вооруженным кордебалетом Первой мировой), показывает все: и страдания в демонической любовной связи с Дягилевым, и приступы безумия. Но — «не берет». Потому что видно, что самому Ноймайеру при этом ужасно хорошо, он блаженствует в своей стране мечты: и Дягилев у него здесь превращен в рослого белокурого героя порнофильма, и в безумии больного посещает довольно приятная хореография. Представьте на минуточку, что живы и работают Бежар, Баланчин и Бауш: этот анонс не был бы и написан. А так — не пропустите в Москве: один из лучших в мире хореографов.