Опера

Человеческий голос

Пьеса "Человеческий голос" была написана Жаном Кокто в 1930 году, но она не перестает быть актуальной и в наше время. Безумно влюбленная, брошенная женщина - это сюжет на все времена. Сама пьеса рассказывает нам трагическую историю любви, которая длилась пять лет и закончилась в один миг. Зритель становится свидетелем последнего телефонного разговора между мужчиной, который женится на другой, и женщиной, которая все еще любит. "Я получила то, что заслужила. Я хотела сумасшедшего счастья и сама была сумасшедшей... Милый... Послушай... Алло! ... Милый... Дай мне... Алло! ... Дай мне сказать. Не обвиняй себя. Во всем виновата я одна." Женщина пытается взять себя в руки, но у нее ничего не получается. Она рационально иррациональна, а периоды истерики сменяют относительно трезвые суждения. Я не могу осуждать героиню, так как она действительно любит (как ей кажется) этого мужчину и не перестанет любить его еще очень долгое время. Она целует его перчатки, а ему говорит, что не нашла их; она пыталась покончить с собой, потому что не может перенести это расставание. При этом при всем ее больше заботит то, что чувствует мужчина. Она оправдывает его перед собой и перед другими. "Нет. Нет, это я. Я нажала на рычаг. Она положила трубку сразу же после того, как сказала эту гнусность... Алло! ... Ты оскорблен... Да, конечно, ты оскорблен тем, что услышал. Я же знаю твой голос... Ты обижен!... Я... Но, дорогой мой, эта женщина очень злая, и она не знает тебя. Она думает, что ты такой же, как все другие мужчины... Да нет же, дорогой! Это не одно и то же... Какие угрызения совести?... Алло! ... Оставь, оставь. Не думай больше об этой глупости. С этим покончено... Какой ты наивный!" Женщина опустошена и мертва внутренне. Она отдавала мужчине себя всю, в итоге не оставила ничего себе.
К моему огромному сожалению, постановка Игоря Яцко не передает зрителю тех эмоций и идей, которые вкладывал в свое произведение Ж. Кокто. Мария Зайкова играла достаточно неплохо, ее эмоциям хотелось верить, но общее впечатление от постановки скорее негативное. Фортепиано было слишком громким, что перекрывало пение актрисы, а разобрать слова было и так не очень-то просто! "Тау-зал", в котором играют данный спектакль небольшой, но акустика там хорошая. Все было слишком громким! Вскрики "Алло!" надолго останутся в моей памяти. В финале огромный вентилятор, не совсем понятно зачем, сметает все на своем пути. Конец спектакля.
Я ознакомилась с пьесой Кокто уже после просмотра спектакля. Может быть, если бы зрителям предложили либретто, было бы постановка стала бы понятнее. В целом, у спектакля есть свои плюсы и минусы. Но мне кажется, что Школа драматического искусства могла бы попробовать внести новые веяния в пьесу Жана Кокто как-нибудь иначе, чем то, что мы увидели, придя на спектакль.

«Человеческий голос» в ШДИ – прекрасная почва для снобизма. Но я попыталась сдержать в себе пагубную гордыню и всё-таки понять – к чему же это? Спектакль изначально задумывался как «притча о любви, которая сильнее разлуки, обиды и мести». Игорь Яцко якобы ставил его «не как частную историю», а как историю, «которая несколько возвышает, мифологизирует и насыщает каким-то особым, сакральным смыслом». На деле же получилось что-то странное – полуторочасовые блуждания Марии Зайковой (актрисы с впечатляющим диапазоном голоса, но почти полным отсутствием диапазона эмоционального) от одного стула к другому. Можно было бы бесконечно издеваться над тем, как немолодая уже женщина однообразно распевает малосвязный, очень лиричный текст пьесы Жана Кокто про любовные страдания. Но я не стану. Эти якобы диалоги с любимым по телефону: о том, как она мучается, ждёт его звонков, терзается воспоминаниями (обрывочно, нервно, с одним и тем же выражением лица) всё-таки невероятно трогательны в своей наивности. Правда, мне искренне жаль этого мужчину, который, по замыслу Кокто, всё же почему-то звонит этой скучнейшей даме, не представляющей из себя ничего, кроме сгустка любовных переживаний. «Ничего серьезного, мой дорогой, не пугайся... Только я тебе лгала, описывая свое платье…», «Вчера, в зеркале, я нос к носу столкнулась со старой женщиной...», «Вот уже пять лет, как я живу только тобой, дышу только тобой и все время жду тебя: если ты опаздываешь, я думаю, что ты умер, умираю сама от этой мысли…» - пошлые детали жизни одинокой женщины бальзаковского возраста льются как из ведра и, хоть убей, не выстраиваются в задуманный Яцко «целый пласт жизни, некий архетипический сюжет».

Вопреки многообещающему названию спектакля, у Марии Зайковой только четыре оттенка голоса: постоянный напряжённо-тоскливый, страдающий низкий, нежный полушёпот и пронзительное сопрано, которое заставляет зрителей всем сердцем ненавидеть героиню с её мукой. «У каждой бабУшки/ Однажды был в жизни Петрушка», - поёт Макс Покровский в одной из своих песен. Я вспоминаю её от начала и до конца спектакля, разглядывая бабушек, окружающих меня со всех сторон – может их спектакль действительно трогает? Но и они по окончании действа выказывают глубокое недовольство: «Специально сделали без антракта, чтобы никто не сбежал». Тут-то я и задумываюсь: для кого же или для чего был создан «Человеческий голос» Яцко? Решаю, вопреки анонсу, что он был намеренно поставлен для воссоздания атмосферы напряжённого отвращения к такой вот абсурдной, скучнейшей любви-самоистязанию-самолюбованию. И это асимметричное пространство Тау-зала, по которому звук скачет, как мячик; и эта нарочитая «идеальность» героини: с тенью Мери Поппинс, в неприлично новых одеждах, с отвратительно элегантным зонтиком и в шляпке; и эта музыка Франсиса Пуленка: амелодичная, начинающаяся с диссонансов, построенная на ужасных звуковых противоречиях – всё как бы собрано вместе для того, чтобы вызвать у зрителя полное отторжение происходящего на сцене.

И, Боже, какое же это было облегчение, когда она всё-таки назвала его «любимым», пропела финальное «люблю» и убежала прочь! И как прекрасно было, когда вентилятор, раздувавший в качестве финального аккорда длиннющую траурную занавеску, очищал опостылевшую идейной пустотой сцену от вымученных эмоций. Отсутствие снобизма в этом отзыве можно оправдать только в том случае, если его львиная доля была заложена в самом спектакле.