Спектакль

Бытие N 2

Вот новый спектакль Вырыпаева — того самого Ивана Вырыпаева, который написал «Кислород», показанный на дюжине, если не больше, международных фестивалей и получивший «Золотую маску» в номинации «Новация». Нынешний спектакль сделан по заказу штутгартского фестиваля «Театр мира», но в копродюсерах значится и московский «Театр.doc». Премьера была сыграна на фестивале NET.

Всю эту скучную информацию я привожу для того, чтобы избежать объяснений, что Вырыпаев — русский театр нового посола. Или посол нового русского театра, который, как Пал Иваныч из частушки Вырыпаева («Пал Иваныч, ох, с густой бородой, ох, квас да капуста на усах»), призван сначала в Штутгарте, а там посмотрим где еще мировой общественности «вогнать по самые помидоры». Пока же Вырыпаев играет спектакль в Москве.

Следите и не запутайтесь. Есть два героя. Душевнобольная по имени Антонина Великанова (Светлана Иванова) и ее лечащий врач Аркадий Ильич (петербуржец Александр Баргман). Они же — жена Лота, которая обернулась на гибнущий Содом и была превращена Богом в соляной столп, и сам Бог. Бог (и.о. Аркадия Ильича) сам себя отрицает, жена Лота (и.о. Великановой) настаивает, что Бог есть. Между их диалогами в дело вступает сам Вырыпаев. Он же пророк Иоанн — Иоанн Вырыпаев, которому принадлежит высказывание: «Если ты веришь в Бога, это еще не значит, что Бог верит в тебя». Так вот, баянист Айдар Гайнуллин исполняет аранжировки Брамса, а пророк начитывает уморительные речитативы о содомском грехе и проституции.

Артисты выходят из темноты в освещенный квадрат сцены, а когда вступает Вырыпаев, ретируются в темноту, словно их и не было, словно они порождение чьей-то фантазии. И никакого реквизита — только медный таз да ведра с солью, которая символизирует вечность — по той причине, что она враг гниения. Ближе к концу все засыпано толстым слоем соли, отчего сцена становится похожей на аравийскую пустыню, над которой солнцем сияет медный таз. Аркадий Ильич, которого до того можно было заподозрить то в гамлетизме, то — по нарастающей — в ницшеанстве, к этому моменту впадает в крайний субъективизм, если не сказать солипсизм. Читай: доктор Аркадий Ильич и сам нуждается в излечении. В финале они оба — Великанова и врач, непонятно, кто более больной, — отправляются верхом на тазе к солнцу.

Но вернемся к началу. Перед спектаклем Вырыпаев сообщает, что, вообще-то, автор пьесы — Антонина Великанова, реальная женщина, больная шизофренией. Свою работу она решилась представить публике, когда узнала, что в московском «Театре.doc» сыграли пьесу одной рецидивистки. Через своего лечащего врача она передала текст Вырыпаеву, который как раз и играл с Ингеборгой Дапкунайте «Моего голубого друга» з/к Екатерины Ковалевой. Только в отличие от Ковалевой, которая приезжала в сопровождении конвоя на премьеру своей пьесы во МХАТ, существование реальной Великановой внушает большое сомнение.

Хорошо бы ее не было. Если ее нет — так нет и спекуляции на ее болезни. К тому ж больно ладно Великанова складывает слова, стилизуясь под библейский стих («Я говорю. Не ищите красного понедельника во вчерашнем дне…), уж больно хорошо она знает театральную конъюнктуру, где автор или герой без аномалии имеют мало шансов. Даже само название спектакля — «Бытие №2» — предполагает некое «бытие» за номером один, а таковым следует считать вырыпаевский «Кислород», где на историю Санька из маленького подмосковного города, из любви к москвичке Саше убившего жену лопатой, нанизаны были библейские десять заповедей. «Трагедия смысла» — такой, представьте себе, подзаголовок у нового спектакля. Как заметила одна знакомая: «В чем-чем, а в мелкотемье Вырыпаева не обвинишь».

В общем, если вам показалось, что все вышеописанное — бесстыжая мистификация и графомания, то вы будете не слишком далеки от истины. И все же это стоит увидеть. Не только потому что туманное содержание облечено режиссером Виктором Рыжаковым в лаконичную, сдержанно-элегантную форму. Уже узнаваемые родовые свойства вырыпаевского сочинительства — лукавство, страсть прикрываться чужими именами (это у него не впервой), пригашенный непристойностями богоискательский пафос — простительны по более существенной причине. Все это чертовски талантливо, вот в чем соль. И упеките меня в одну больницу с Великановой, если это не так.