Опера

Парсифаль

Он не знает, кто он и откуда. Непорочный простец, дурачок, святой, по-русски — юродивый. Парсифаль. На мари-инскую сцену он пришел в 1997-м — после восьмидесятилетнего отсутствия. Пришел из горячечного бреда вагнероманов и из амбиций Валерия Гергиева, который пообещал, что в Мариинке будет, будет, будет свой Вагнер.

План вагнеризации мариинской (читай — российской) сцены Гергиев построил с маниловским размахом и затейливой выдумкой барона Мюнхгаузена, дотошно составляющего расписание: во вторник выиграть битву при Ватерлоо, в среду после обеда война с Англией, в четверг спасти мир.

Оказалось, однако, что в Мариинке, где нельзя быть уверенным, что завтрашняя премьера состоится и что программу не изменят после третьего звонка, по части долгосрочных и вполне утопичных планов все работает. Обещанное к 2003 году «Кольцо нибелунга» — на подходе (даром что заново переставляют части и меняют режиссеров), и «Парсифаль» идет-таки на мариинской сцене. Он показывается крайне редко, зато это всегда событие.

Рихард Вагнер известен своими безумными начинаниями (осуществленными), неучтивостью по отношению к публике и реформаторскими амбициями — в масштабах от оперного театра до судеб мира.

Гергиев, безусловно, достойный наследник Вагнера по части амбиций и мессианских претензий. Мы говорим: Вагнер, подразумеваем: Гергиев. Свой штурм вагнеровских высот он начал с самой последней, самой длинной, самой герметичной, статичной, религиозной — самой неоперной оперы: «Парсифаля» автор определил как «мистерию».

Здесь действуют христианские святыни: чаша, в которую собрана кровь Христа, и пронзившее его копье, и творится чудо Страстной пятницы. Сюжет о Cпасителе меж тем вместе со святым простаком Парсифалем представляют персонажи как бы из другой оперы: оскопивший себя Клингзор, злой волшебник, и дикая лесная дева-грешница Кундри. Каждый обременен грузом философских идей и религиозных истин и опутан сетью мифологических аллюзий.

Главным же в «Парсифале» остается то, как эта религия и философия звучат, и на первом месте здесь отнюдь не голоса.

«Парсифаль» — дитя Байройта. Вагнер написал его для своего театра с деревянной раковиной зала, в которой звук живет, как в корпусе гигантского музыкального инструмента, сконструировал специальную машину для звона колоколов и боялся выпускать «Парсифаля» в мир из этой волшебной шкатулки. Тридцатилетнее вето на исполнение оперы вне Байройта после смерти Вагнера его вдова хотела продлить навечно.

По счастью, ей это не удалось. С 1914 года оперу ставят по всему миру. К концу века Гергиеву удалось вернуть «Парсифаля» в Россию. И теперь можно запросто пойти в Мариинку и услышать то, о чем столько грезили поколения российских вагнероманов.

Идти нужно рано, к шести часам вечера (Вагнер требовал начинать еще раньше и посвящать этой акции весь день). В партии Парсифаля может выйти молодой и стройный Олег Балашов или солидный Алексей Стеблянко, оба поют отлично, но и это не должно чересчур отвлекать вас от существа дела. Как не должна чрезмерно раздражать проекция русских икон на заднике (британский режиссер Тони Палмер стремился приблизить «Парсифаля» к русским реалиям) и «глубоко зомбированные», по выражению композитора Леонида Десятникова, персонажи, едва передвигающиеся по сцене.

Слушайте оркестр. Скорее всего, им будет управлять немец Михаэль Гютлер, дирижер Баварской оперы (об органической неспособности Мариинки к краткосрочному планированию смотри выше). В оркестре слушайте знаменитую бархатную мариинскую медь и струнные, сперва строгие, после чувственные. Следите, как томительно медленно пронизывают оркестровое тело лейтмотивы и как напряженны долгие-предолгие паузы. В тот момент, когда вы вдруг ощутите настоятельную потребность в том, чтобы эта медленная пытка длилась еще и еще, — знайте, вагнеромания уже проникла в ваш организм, и впредь вы вряд ли сможете обойтись без этого зелья. Причащайтесь.