Спектакль

Серебряный век

«Серебряный век», вопреки многообещающему названию, оставляет впечатление крайне примитивного, если не сказать убогого, произведения некоего Рощина в жанре «сцен 1949 года». Наиболее энергичный и симпатичный персонаж спектакля, ловкий коммерсант Виктор (помилуйте, какой частный бизнес в сорок девятом? За ним бы давно воронок приехал), благодетельствует сыну своей любовницы – тупому и наивному школьнику Мише, «поэту», из «старших коллег» знающего только Маяковского и Есенина. Он приводит мальчика к знакомой букинистке Кире, которая знакомит Мишу с «запрещёнными» поэтами, после чего тот начинает вести себя асоциально: заводит дружбу с лагерным поэтом и хором с ним пугает Пастернаком председательшу местного литклуба, у которой аллергия на имя Ахматовой неадекватно проявляется кошачьим шипением. Ребёнком незамедлительно заинтересовывается НКВД (конечно, больше ему делать нечего), а с букинисткой, которая старше его едва ли не в два раза, он, чего и следовало ожидать, закручивает до омерзения платонический роман. Финал истории не менее предсказуем: букинистку арестовывают, а зритель на её примере должен проникнуться уверенностью, что человек не может быть интеллигентным и воспринимать настоящее искусство, если не верит в Бога и его дедушка – не статский советник (или, на худой конец, не морской офицер с неудобной фамилией). Миша (Смирнов) и Кира (Ольга Кабо) стоят друг друга – чудовищно переигрывая в восторженность, под аккомпанемент оркестра декламируют (именно декламируют, а не читают, и даже, скорее, декларируют) стихи к месту и не к месту с максимальной патетикой, убивающей в поэзии всё поэтическое и превращающей её в какие-то лозунги. А я слишком люблю поэтов Серебряного века, чтобы спокойно терпеть откровенное навязывание их творчества публике, и слишком люблю свою страну, чтобы спокойно терпеть попытки оправдать сбежавших из неё, особенно вкупе с трусливыми намёками вместо прямых обвинений в адрес режима. Оформление спектакля не в силах спасти положение – то и дело между декорацией, изображающей одновременно и большую комнату, и коридор коммуналки, и рампой опускается белый экран, на который люди, находящиеся спереди и сзади, отбрасывают тени, – видимо, режиссёр понял термин «театр теней» буквально. Во втором действии его всё чаще заменяет композиция из розовых и жёлтых новогодних лампочек, представляющая собой серп, молот, звезду и другие символы – зрителей явно держат за идиотов, способных к восприятию только иллюстративно-прямолинейного художественного языка, хоть зритель и не жалуется и с удовольствием аплодирует прозвучавшему слову «жопа», как исполнению рискованного трюка. Могли бы спасти положение более опытные актёры – но им достались второстепенные роли, да и персонажи пьесы слишком плоски, чтобы их характеры интересно было раскрывать. Под занавес на белом экране титрами прошли фамилии поэтов и писателей минувшего века, покончивших с собой, расстрелянных, погибших в лагерях и тюрьмах, покинувших страну, а так же…тех, «чья жизнь была отмечена клеймом внутреннего эмигранта»! Интересно, «внутренне эмигрировать» - это как? Телом остаться, а душой витать по заграницам?.. В любом случае, доказывать, будто творческий человек в России может либо убиться, либо быть убитым, либо вовремя сделать ноги, по меньшей мере преступно. Я не отрицаю никаких исторических фактов, но при нынешней непопулярности и дискредитации патриотизма их следовало бы подавать с меньшей однобокостью. Ну да Бог судья всем по-прежнему считающим развенчание культа личности актуальной темой – остаётся надеяться, что невзыскательная публика смотрит «Серебряный век» как очередную мелодраму с трагичным концом.

18.06.2010
Комментировать рецензию

Особая магия сопровождала послевоенные годы, конец сороковых-начало пятидесятых. Чудесные незабываемые "Покровские ворота", настолько легкие, что не узнаешь в чертах новой влюбленной Москвы Окуджавы холодной поступи войны и дыхания НКВД. Нестройный диковатый от такого тесного соседства "Московский хор" Льва Додина. Нежная история петербургской любви, девочка Лика и мальчик Марат, прошедшие сквозь войну, голод, разлуку ("Мой бедный Марат" т-р Им.Моссовета). И наконец "Серебряный век". Люблю эти истории коммунального прошлого нашей страны. Вместе с жуткой антисоветчиной они залезают в самые потаенные карманы жизни, протирают их до дыр, сквозь которые проступают неподдельные, несломленные души. И понимаешь, разглядывая старые фотографии ушедшей жизни, почему выжила страна, почему пела и светилась огнями Москва. Эти москвичи не бежали от себя и своей совести в другие страны и города, выживали здесь и сейчас.
Главный герой страшеклассник Миша с фамилией,оканчивающейся на "штейн". Уже началась кампания против евреев и его матери намекают на работе, не сменить бы вам фамилию. В гости в маме ходит дядя Витя с овощной базы. "Хороший и пригожий, всех юношей моложе", все знающий дядя Витя, не без замашек на позерство и не без сластолюбия, но в остальном человек добрый и хороший. Человек из глухой деревенской бедноты, не известно откуда взявший замашки жить на широкую ногу, с шиком и шармом парижской богемы. Он учит Мишу жить, учит его слушать свое сердце и думать своей головой. Непонятным образом дядя Витя сохранил в душе легкость, шарм, обаяние и свободу. Пронес в себе сквозь черные и глухие годы неподдельную радость бытия.
Помогая Миши в его увлечении поэзией он знакомит его с Кирой, одинокой ленинградкой, которая впервые открывает Миши мир Ахматовой, Цветаевой, Гумилева, Гиппиус и многих других поэтов ушедшей России. Миша недоумевает, но не может понять, почему такие хорошие стихи и талантливые поэты были не только не нужны, а уничтожены своей родиной. Одновременно с этим Миша знакомится с Борисом, поэтом, вернувшимся из лагерной ссылки в Магадане. Борис рассказывает, как на Колыме он грузил серебряные чурки пока у него не начали выпадать волосы и не пошла горлом кровь. У него был свой "серебряный век". Он пишет стихи о грехе, о свете, о боге, несоветские сумасшедшие стихи. И все же он более осторожен, чем Миша. Он не пытается возвысить свой голос. Его гитара звучит тихо. Он опасается читать свои стихи. Но Миша слишком молод, чтобы понять все происходящее в стране.
Новые знакомства, новые слова, новая сторона жизни завораживают Мишу, он начинает грезить Кирой, любовью, свободой, не понимаю в какой стране живет, и что любой лишний скрип сгущает над его головой серой тучи шинелей нквдшников. Забыв обо всем Миша открывает для себя новую родину, не С.С.С.Р., а Россию. Стихи, бывшие отдушиной одиноких вечеров для Киры, теперь врываются в его жизнь мощным потоком свежего воздуха, новизной чувств, обращение вертикально вверх, к Богу, едким сомнением и бесконечным поиском. Они встречаются вечерами, читают друг другу стихи, а потом допоздна сидят в холодном кинозале. А тем временем мать Миши тетя Клава читает его откровенный дневник и видит беду. Сначала связь с взрослой женщиной, потом расспросы незнакомцев. Финал этой истории предопределен и статисты-нквдшники в финале приносят каждому герою по узелку в дорогу, хотя об арестах речи ещё нет, но акценты уже расставлены. И выбора родине не оставляют, таких людей необходимо перевоспитывать.
Но предсказанный финал не откровение всей этой истории. Самым большим и чистым откровением являются люди: Миша, тетя Клава, дядя Витя, не сломленный Борис, внучка статского советника Кира, соседи по коммуналке. Осколки войны, революции, чисток 37го года, коллективизации, они продолжают жить, радоваться, любить, надеяться. По субботам собираются на кухне, все вместе ужинают, приносят что-нибудь вкусное к чаю. Их жизнь тяжелая и унылая, щедра на душевную теплоту, улыбки, особую внутреннюю живучесть. Смотришь и думаешь, такие как они выживут, переждут, перемогут. Хотя весь спектакль сделан как гимн ушедшим поэтам, и на контрасте - осиротевшей без них, заблудшей и безысходной России, ушедшие в прошлое даль и синь всего лишь мираж, невозможное настоящее, а реальны и живы теперь совсем иные люди. И Кира с её вынутым из общего костра томиком поэтов серебряного века это погубленная альтернатива, минувшее, которое кто-то когда-то неловко соединит спустя десятилетия с новой Россией, а пока общий темный коридор, комнатушки с окнами на лучи кремлевских рубинов, яблоки и пастила из-пол полы, стихи о советской родине, и совершенно не связанная с этим человеческая жизнь, полная своих забот, печалей, трудов и радостей.
Литературная Россия напоминает лоскутное одеяло,отдельно серебряный век, отдельно литература эмиграции, отдельно поиски 20х, отдельно соц.реализм, отдельно литература диссидентов. Много разных Россий, которые никак не встретятся. Робкая попытка их встречи была предпринята на московской кухне коммунальной квартиры старшеклассником Мишей. Робкая, и скорее всего неудачная. Но этот зимний росток за теплым кухонным стеклом должен вырасти, окрепнуть со временем и позволить наконец центробежным силам соединить столб разных и взаимно далеких.

Очень нежный, серьезный и чистый спектакль. Я его смотрел еще в школе, не давно освежил воспоминания. Можно смотреть всей семьей. Есть своя изюминка, из-за этого места я и ходил его пересматривать.

"Середина столетия всегда сопровождается затишьем, отдохновением от войн, революций и прочих катаклизмов"
Конфуций
Пьеса о конце сталинской эпохи, написанная в недавнем прошлом. Этот новодел очевиден: так мы теперь воспринимаем те далекие 40-50, а герои пьесы - обыкновенные люди, которые просто жили тогда и слова "тоталитаризм" не знали, и Ахматова была еще живая и одиозная фигура, и Вертинский "прощенный партией" звучал из патефонов, и если сажают - значит так надо, деньги, рестораны, шикарная одежда и шикарная жизнь - плохо, "честно ведь не заработаешь" - (и возразите, что это не так), а любовь, которой все возрасты и души покорны - тоже в общем, почти аморальное явление. И тем не менее, хорошие люди симпатичны и трогательны во все времена, в этом успех и самой пьесы и спектакля. Очень удачен дуэт известных и любимых Тараторкина и Остроумовой. И, благодаря их утонченности, интеллегентности, "породе", облагораживаются как-то и сами персонажи - тетка-почтальонша и директор базы (ворюга по определению), такая вот любовь зрелых красивых людей в полном расвете сил после такой страшной войны, при дефиците всего на свете в этом коммунальном житии. Есть еще где-то в Сибире и лагеря, и урановые родники и много чего другого страшного, доносящегося в этот "уютный" московский мир...где люди жили обычными человеческими "страстями" и как же зыбки их покой, любовь, счастье, любовь, которые могут в одночасье оборваться.... арестом...Но все-таки после спектакля остаетсят лекое, светлое чувство, ведь пьеса о жизни... в непростое время.

В “Серебряном веке” очень удачно воссоздана атмосфера советской культурной жизни середины XX века. Все сцены сопровождаются большим количеством стихов. Вывод: если Вы не любитель поэзии, то спектакль вряд ли Вас вдохновит. Однако, в любом случае, приятные впечатления Вам гарантированы, так как спектакль дарит настроение. И пусть даже в нем рассказывается о том, что самые прекрасные стихи того времени были под запретом, но они все равно жили своей жизнью и были на устах истинных ценителей. Постановщики позаботились о том, чтобы не “перегрузить” спектакль эмоционально и, уж тем более, не придавать ему излишнего драматизма. Так, он получился легким и легким для восприятия массового зрителя.