Фильм

Завтра

Несколько молодых людей и девушка с ребенком воруют продукты из магазинов, поедают их в просторной и не очень ухоженной питерской квартире, читают на кухне Мандельштама, обсуждают планы каких-то сложноорганизованных акций, учатся переворачивать милицейские машины, срезают рекламную перетяжку с поздравлениями к Дню милиции, попадают в автозак на протестном митинге, рисуют член на Литейном мосту. Конец фильма.

Фильм Андрея Грязева «Завтра», казалось бы, предельно бесстрастно фиксирует несколько месяцев из жизни арт-группы «Война» — и тем не менее понять что-либо про группу «Война» из фильма Грязева невозможно. Ну то есть становятся видны какие-то нюансы отношений — к примеру, из фильма следует, что мозгом и организационным центром «Войны» является хрупкая девушка Наташа по кличке Коза, на руках у которой помимо других участников группы еще и маленькие дети — но это детали совсем для специалистов. Кажется, это тот случай, когда наличие экспериментатора необратимо изменяет условия самого эксперимента — очевидно, что Олег Воротников весь фильм ходит, будто рок-звезда на авансцене, а остальные участники группы просто молчат не в последнюю очередь потому, что рядом с объективом камеры горит зеленый огонек. Но проблема не только в этом: находящийся за объективом человек очевидно не ставит перед собой других задач, кроме как нажать на кнопку «Вкл.».

Группа «Война» всегда ставила больше вопросов, чем давала ответов: является ли поджигание автозака актом искусства? Можно ли бороться с режимом, воруя кусок колбасы у мелкого лавочника? Допустимо ли идти под омоновские дубинки с годовалым ребенком на руках? Можно ли говорить о политической эффективности акций, если форма этих акций отталкивает даже союзников и сочувствующих наблюдателей? Это лишь самые бытовые, лежащие на поверхности повороты темы; на самом деле «Война» уже много лет проблематизирует и доводит до крайности внутренние противоречия, лежащие в сумеречных зонах между этикой, эстетикой и политикой, те коллизии, которые возникают в последние месяцы вокруг дела Pussy Riot, беспорядков на Болотной и прочих громких околополитических сюжетов, давным-давно были подняты и обострены до предела «Войной». То, что фильм Грязева не дает окончательных ответов и уж тем более не подписывает «Войне» приговор — это, в общем, объяснимо; странно, что режиссер будто бы вовсе не замечает этих вопросов.

Вокруг «Войны» есть масса сюжетов и историй, которые так и тянет рассказать, ну или хотя бы разузнать о них поподробнее — что они делали до того, как стать «Войной»? откуда рекрутируются новые участники? чем вызван разрыв, к примеру, с Надей Толоконниковой — которая тоже была участницей «Войны»? Как они соотносят себя с арт-сообществом, правозащитниками, протестным движением? Рассказывают ли они соседям по камере в СИЗО о своих акциях и если да, то в каких выражениях? Бог ты мой, вообще-то, у людей, получивших фактически государственную премию в области искусства за нарисованный на мосту х…й (и находившихся в этот момент в тюрьме), есть о чем спросить.

Но режиссер отказывается от всех возможных конфликтов и отбрасывает все напрашивающиеся сюжеты — даже довольно шокирующий кусок про магазинное воровство, с которого начинается фильм, остается без всякого продолжения и объяснения. А так — ходят люди туда-сюда, разговаривают разговоры: ты пойдешь туда, ты встанешь там, а на машину надо не руками наваливаться, а всем телом. Иногда появляется гуманистическая нотка — Коза играет с ребенком, участники «Войны» помогают лежащему на асфальте старику, омоновский ботинок опускается на голову Воротникова — тогда камера останавливается и подолгу смакует эти кадры: смотрите-ка, всюду жизнь. То, что «Война» утверждает эту жизнь путем полного отрицания ее конвенций, норм и стандартов (так что не всегда понятно, остается ли что-то живое в сухом остатке) — этого камера не замечает, она фиксирует лишь живинку и человечинку, и даже х…й на мосту, поднимающийся в финале, преподносится здесь, так сказать, как важный этап на долгом и успешном творческом пути.

Оказывается, группа «Война» состоит из людей, которым кое-что из человеческого все-таки не чуждо, — мысль, поражающая своей оригинальностью, особенно с учетом того, что идеология и стиль группы во многом строится на отказе от всего человеческого, но вот эта жизнестроительная операция — прямо скажем, гораздо более удивительная, чем кормление ребенка, — в кадр так и не попала. С чем «Война»? За что «Война»? Почему «Война»? Не дает ответа.