Фильм

Вечность

Семья застыла в объективе, будто позируя для фотографии — той, которая сохранится на долгие десятилетия, когда этих людей уже не будет. Легко представить, как потомки напряженно всматриваются в их лица, пытаясь прочесть там предчувствие будущей судьбы, но вместо этого находят сбивающую с толка безмятежность. Отправная точка для истории, которую историей-то толком не назовешь. Слишком обычны герои этого фильма. Женятся по любви или расчету, съезжаются, рожают детей; венчаются в церкви, крестят там потомство, потом оттуда выносят по направлению к кладбищу более или менее нарядный гроб. Проходят годы и жизни. Проходят два часа фильма под названием «Вечность».

Заявка, кажется, была слишком амбициозной, неосуществимой в принципе: что-то наподобие французского «Древа жизни». Литературная основа — роман Алисы Ферней «Элегантность вдов», в ролях — самые именитые актрисы Франции: Ирен Жакоб, Одри Тоту, Беренис Бежо, Мелани Лоран. Семейная сага, эдакое «Аббатство Даунтон», «Сага о Форсайтах» или, скорее, «Ругон-Маккары», «Семья Тибо» (материал-то французский), утрамбованные в формат полного метра. Режиссер для такой задачи выбран нетривиальный. Конечно, Чан Ань Хунг считается на своей второй родине французом и живет там с 13 лет, но полюбили его за восхитительную «вьетнамскую трилогию», взявшую топовые призы в Каннах и Венеции. «Аромат зеленой папайи», «Велорикша», «Вертикальный луч солнца» были пропитаны духом мифического детства режиссера, которое он помнил смутно и виртуозно воспроизводил в съемочных павильонах неподалеку от Парижа. Потом эта прустовская колея приняла откровенно фантастическое направление: Чан Ань Хунг стал грезить о местах, временах и мирах, где никогда не бывал.

Сперва в несуразном и поэтичном англоязычном неонуаре «Я прихожу с дождем» — о криминальном Гонконге, потом в удивительно адекватной первоисточнику экранизации «Норвежского леса» Харуки Мураками — о японских самоубийцах в 1960-х, а теперь — о повседневной жизни французской буржуазии начала ХХ века. Режиссер с возрастом окончательно растерял свой мечтательно-рок-н-ролльный задор, ранее озвученный меланхолическими песнями Radiohead (они звучали в трех его фильмах), и вместо этого отдался романтическим наигрышам европейской фортепианной классики — в «Вечности» за кадром Гендель и Бах, Бетховен и Лист, Рихард Штраус и Дебюсси. Под этот, в сущности, идеально банальный саундтрек голос рассказчицы негромко повествует о столь же тривиальных жизнях двух счастливых супругов, Жюля и Валентины, а потом — об их потомках в пяти поколениях. К слову, голос принадлежит Чан Ны Йен Кхе, жене и музе режиссера (здесь она еще и «художественный директор» картины), раньше — постоянной актрисе его фильмов и вообще одной из самых красивых женщин на земле.

Странное дело: для нас, европейцев, рубеж XIX и XX века — времена fin de siècle, бунтарского искусства, авангардных идей, революций, терактов и мировых войн. А для родившегося в Азии Чан Ань Хунга, похоже, это эпоха непрерываемой идиллии, счастье обитателей которой — в игнорировании этого бурного контекста. Да, двое сыновей Валентины погибают на неназванной войне, но к этой утрате она относится с таким же молчаливым стоицизмом, как к смертям других близких и потомков: кого-то уносит болезнь, кого-то несчастный случай. Смерть — неотъемлемая часть жизни, а чередование рождений и похорон, показанных режиссером с равной завороженностью, и составляет для стороннего наблюдателя (будь то автор или зритель) иллюзию той самой вынесенной в заголовок вечности. Она выглядит как идеально спокойный и тихий морской залив, где только что виднелась голова расслабленного пловца, а теперь даже кругов на воде не осталось: был, да сплыл. Эта сцена в фильме, пожалуй, одна из самых сильных именно в силу отсутствия какой-либо эффектности. Вместо нее — поистине буддистская умиротворенность и простота.

Почти бессловесное дефиле выдающихся или по меньшей мере замечательно талантливых артистов обладает гипнотизирующим эффектом. Будто нарочно, чтобы доказать тщетность всех человеческих начинаний, Чан Ань Хунг не дает ни острохарактерной Бежо, ни нервной Лоран что-либо сыграть и превращает в благостного манекена даже известного по фильмам братьев Дарденн виртуоза Жереми Ренье. Между прочим, Одри Тоту, единственной сквозной героине картины, проходящей у нас на глазах путь от девушки до бабушки, такая статичность неожиданно идет — пожалуй, эта работа вечной Амели — самая запоминающаяся после ролей в фильмах Жан-Пьера Жене.

Безусловно, главный и самый активный герой «Вечности» — не кто-либо из актеров, а удивительный тайваньский оператор Марк Ли Пинбинь, снимавший, кроме картин Чана, лучшие работы Хоу Сяосяня и «Любовное настроение» Вонга Кар Вая. То, как он ловит свет в зеленых зарослях сада, как подсчитывает в статичном кадре три отражения героини, читающей письмо о смерти сына, как одним легким движением камеры создает ощущение течения реки, заслуживает отдельной исследовательской работы. И уж точно — всевозможных премий.

Их, увы, не будет. «Вечность» промазала мимо основных фестивалей года и не стала хитом проката во Франции. Это слишком странный фильм, перед которым невольно спасует и зритель, и критик. Даже не скажешь с уверенностью, удался ли он, поскольку невозможно понять, чего именно добивался автор. Ни заинтересовать, ни тем более растрогать кого-либо этими персонажами-контурами без характеров и голосов невозможно. Подчеркнуто звездный кастинг никак не оправдан. Мысли о жизни, смерти и вечности — общие места, знакомые даже ребенку. Но, возможно, об этом и снимал свою «Вечность» Чан Ань Хунг? О вечном возвращении клише, составляющих любую судьбу и ничуть не препятствующих счастью. О тихой радости жизни без событий и потрясений. О буржуазности как рае. Если так, то в этом есть что-то парадоксальное и изумительно утешительное.