Фильм

Улица стыда

Хотел написать не о фильме, а о финале (и финалах вообще). Но без рассказа о самом кино все равно не обойтись. Это очередное кино Мидзогути о гейшах/куртизанках/проститутках, не хуже «Токийского марша» (Tokyo koshin-kyoku, 1929), получше «Жизни Охару, куртизанки» (Saikaku ichidai onna, 1952). Как видно, для Мидзогути это была больная тема, снимал он об этом треть века, порой повторяясь, порой находя неожиданные новые ходы. «Район красных фонарей», известный также как «Улица стыда» - рассказ о небольшом борделе в «квартале красных фонарей» Токио. Наступают последние дни легальной проституции, в парламенте сталкиваются сторонники и противники: проститутки, их хозяйка и хозяин, прислушиваются по вечерам к радио: решается их судьба. Ведь если бордели будет приказано закрыть, куда они пойдут работать, как зарабатывать на жизнь? Они больше ничего не умеют. Так им, во всяком случае, говорит хозяин, в ораторском порыве заявляя, что они нужны обществу, они – своего рода социальная служба. Стареющая проститутка вспоминает золотые времена гейш, когда их влияние было очень велико – их обучали музыке и каллиграфии, не то что сегодня. Да, на гейш наши героини не тянут. Они выбегают на улицу и зазывают прохожих: «Пойдем со мной, я тебя приласкаю, пойдем же!» Мужики от них шарахаются, клиентов мало, бизнес толком не идет. После рабочего дня одна гейша отправляется в хибару отдавать деньги больному мужу и кормить ребенка (муж не знает, куда себя девать от стыда – но ничего не поделаешь, жить-то на что-то надо). Другая поддерживает деньгами сына, надеясь, что когда-нибудь на старости она будет жить у него. Третья – красавица – хитростью (соглашаясь выйти замуж) вытаскивает из клиента раз за разом всё большие суммы на оплату долга. Четвертая – сбежавшая от богатого отца девушка, живет и работает шлюхой в свое удовольствие, только бы не возвращаться обратно к папаше-лицемеру, который свел мать в могилу своими бесконечными похождениями по борделям.

Самое поразительное в этом фильме – финал. Он начинается где-то с момента безумия одной из гейш, продолжается попыткой обманутого клиента убить другую гейшу, и заканчивается сценой с персонажем, которого большую часть фильма на экране вообще не было: это молоденькая девочка лет 15-17, её родители отправили в токийский бордель зарабатывать деньги для бедной семьи после того, как отец, работавший в шахте, стал инвалидом. Она – второстепенный персонаж, чье имя даже и не запоминаешь, так, крутилась до сих пор где-то на кухне. Но теперь ей пора зарабатывать. Тем более, что она – девственница. А девственность – товар дорогой. Девочку, как это принято у гейш, причесывают, накладывают на ее лицо слои косметики, наряжают как куклу. «Лучше уж продать девственность, чем отдать за так какому-нибудь придурку», - цинично заявляет девица, сбежавшая от богатого отца. Девочка молчит, только хлопает ресницами. Наступает вечер. Гейши выбегают на улицу, зазывая клиентов: «Пойдем со мной, красавчик, ну, пойдем же, идем со мной!» Наряженная куклой девочка-гейша испуганно дрожит, оглядывается, прячется за угол, и внимательно наблюдает за тем, как товарки зазывают мужчин. Камера следит теперь только за ней. Наконец, девочка решается, все также испуганно выглядывает из-за угла, и вдруг, смотря то прямо в камеру, то на кого-то за тобой, едва бормочет услышанные у товарок слова (пытаясь еще и улыбаться – выходит плохо) «Пойдем со мной! Пойдем…», толком недоговаривая, проглатывая последние слоги, она тут же замолкает, и, стыдясь и пугаясь, прячется за угол: видны только ее глаза, которые смотрят зрителю в душу. Хочется взять её, и унести в какой-нибудь тайный теремок и там спрятать. Хотя, казалось бы, что мне Гекуба, вымышленная героиня, гейши, японские 1950-е?

Есть финалы, которые, как будто, сильнее самих фильмов: фильмы ты эти, во всяком случае, многие сюжетные подробности, можешь с годами позабыть, но их финалы – никогда. Кадр с героиней, в нарушение «драматических правил», взглянувшей в финале прямо в камеру – то есть, в глаза зрителя – за три года до Мидзогути использовал Ингмар Бергман в фильме «Лето с Моникой» (Sommaren med Monika, 1953), когда чрезвычайно неприятная главная героиня Харриент Андерссон, которую весь фильм чуть ли не ненавидишь, в самом конце смотрит в камеру, «зрителю в глаза», и тебе хочется сбежать от этого взгляда куда подальше. Годар, считавший эту сцену «самой печальной в истории кино», украл её, кажется, для фильма «Женщина есть женщина» (Une femme est une femme, 1961), где в камеру смотрит героиня Анны Карины. «Лето с Моникой» я смотрел больше 10 лет назад, почти не помню многих подробностей, но финал – помню так, как будто вчера его впервые увидел. Финал этот, впрочем, отличается от финала Мидзогути – последний напоминает скорее знаменитый финал «Ночей Кабирии» (Le notti di Cabiria) Федерико Феллини, снявшего его, кстати, год спустя, в 1957 году: проститутка, героиня Джульетты Мазины, на которую весь фильм, кажется, сыпались неприятности, и перед самым финалом вдобавок обманули её доверие и украли деньги, идет по лесной дороге, плачет, и тут появляются музыканты из какого-то цирка, играют вокруг нее, пляшут, и через несколько секунд Кабирия начинает улыбаться сквозь слёзы, и нечаянно пару раз бросает взгляд в камеру. Интересно, не «украл» ли Феллини сцену с улыбающейся проституткой у Мидзогути, и не была ли, таким образом, «улыбка Кабирии» ответом на беспощадный и страшный в своей безнадежности финал со стыдливо улыбающейся испуганной юной гейшей? К слову, я почти не помню сюжетных подробностей «Ночей Кабирии», но финал «Ночей» незабываем. Или вот, скажем, сейчас вспомнил финал «Августовской рапсодии» (Hachi-gatsu no kyôshikyoku, 1991) Акиры Куросавы, фильма, который почти уже не помню, так давно смотрел: там в финале безумная старушка бежит под дождем во время шторма с зонтиком, борясь с ветром, дерясь с ветром своим зонтиком – только чтобы добежать и предупредить мужа об «атомной бомбардировке», мужа, которого на самом деле давно уже нет в живых.

Ещё можно вспомнить предфинальный эпизод фильма Георга Вильгельма Пабста «Ящик Пандоры» (Die Büchse der Pandora, 1929), где героиня Луизы Брукс, работая проституткой, улыбается в камеру одновременно зрителю и серийному убийце, приглашая зрителя/убийцу к себе в каморку: по доброте душевной, зная, что у вас нет денег, она готова переспать с вами/убийцей задаром. Пять раз она смотрит в камеру, в глаза зрителя/убийцы. Пять раз улыбается. И выбирая между тремя улыбками (Лулу, Кабирии, юной гейши), я в замешательстве. Но стоит ли обязательно выбирать? Хотя финал "Ящика" как раз спойлерный, и нельзя сказать, что он сильнее всего фильма. Лучшие финалы, из тех, о которых я говорю, интересны как раз тем, что их можно, в принципе, смотреть отдельно от фильма. Как гениальные короткометражки. И все понять. Давно жалею, что лет десять назад не начал вырезать любимые финалы, и коллекционировать их, сохраняя на диске или в папочке. Функция финала у Пабста иная, конечно (далеко не все зрители вспомнят, что именно им в глаза смотрела Лулу - пять раз, между прочим). Но сходство налицо. А если Пабст сделал это нарочно (пять раз Лулу смотрит в камеру, зрителю в глаза, и пять раз же улыбается!), то финал фильма приобретает дополнительное измерение. Не знаю, видели ли "Ящик Пандоры" Феллини и Мидзогути, но параллели прямо напрашиваются.

«Район красных фонарей» - кино, слишком жирное и богатое на детали, сюжетные завитушки, маленькие и даже большие трагедии, чтобы хорошо помнить его спустя годы (сцену с матерью, которая бежит по дороге в попытках догнать и вернуть презирающего ее сына, впрочем, забыть будет нелегко). Но финал этого фильма, уверен, останется со мной навсегда: раз десять его вчера пересмотрел. Наряду с финалами «Лета с Моникой», «Августовской рапсодии», «Ящика Пандоры» и «Ночей Кабирии» он будет у меня где-то в топ-10 самых сильных и красивых финалов в истории кино.

А «переходящее знамя» «самого печального финала в истории кино» торжественно переходит к фильму Кендзи Мидзогути.