Фильм

Счастливого Рождества!

В первую зиму Первой мировой старый мир умирает в конвульсиях. В бельгийском, кажется, пригороде французский окоп мерзнет против немецкого, а с третьей стороны стучат зубами шотландцы, которым что немцы, что союзники-французы — в принципе, без разницы. Все кашляют, у всех вши. Шотландский рядовой потерял брата, французский лейтенант (Кане) — бумажник с фотокарточкой жены, а к немецкому фельдфебелю — до войны знаменитейшему тенору (Фюрман) — через блокпосты прорвалась подруга, волоокая датчанка с голосом ангелицы (Крюгер). Когда немцы запоют, шотландцы подтянут, хлопнет пробка от шампанского, капеллан прочтет вражеским пехотинцам про «не убоюсь я зла»; а через пару дней участниками празднеств вплотную займется контрразведка.

Кто считает, что у Пекинпа или Ридли Скотта война слишком хороша собой, могут бить в ладоши — вот картина о войне, сделанная не просто пацифистом, а человеком, которому больно слышать выстрелы и противно глядеть на военную форму. В ходе единственной на весь фильм атаки (длящейся секунд 30) камера пашет землю объективом, а остальные 2 часа в «Рождестве» все нарочно и нарочито безыскусно — и ход камеры, и выражения лиц, и слова. Режиссер Карион (во Франции имел успех его фильм «Парижанка» — про то, как тетенька уехала из большого города производить козий сыр) явно верит, что излагаемые им гуманистические максимы так животворны и важны, что их непременно надо глотать не запивая, что капелька жизни убьет весь высокий смысл. Из-за этой его наивной выспренности Кариону и невозможно поверить на слово: надо непременно залезть в учебник истории, чтоб убедиться, что он не врет — что в сочельник 1914-го на Западном фронте и правда были елки в окопах, 23-й псалом и (вроде даже) футбол на нейтральной полосе, а командующие с обеих сторон потом принимали дисциплинарные меры, чтоб погасить этот прощальный всплеск непрактичного старомодного подхода к войне. Про то, как все это было, мог бы, наверно, хорошо снять профессиональный сентименталист — Спилберг или Ж.-П.Жене. Карион же больше похож на Федора Бондарчука: как Бондарчук не видит принципиальной разницы между мужеством и мужским стриптизом, так и его французский коллега по простоте душевной путает гуманизм с глазированным куличом.