Все отзывы о фильме «Нимфоманка. Часть II»

Не могу не отметить финал, который вызвал у меня такой восторг, что за очень долгое время захотелось аплодировать: он фееричен, но продолжать о нем во избежание спойлеров я не стану. А вообще все это - не про секс. Ну то есть секс, конечно, будет: эрегированный мужской половой орган и крупный план женского покажут - тут уж все как полагается; потому как со съеденными пирожками или, например, прочитанными французскими романами получилось бы ну уж очень символично (и - что уж лицемерить - не столь эффектно). Все это на самом деле - совершенно гениально про ту грань, балансирование на которой может позволить себе человек, всенепременно столь трудно определяемую, сколь и являющуюся точкой невозврата. Точкой невозврата с экспериментами над самим собой, своими ощущениями, психическими предпосылками побуждения к тому или иному действию, эмоциональными потребностями. Казавшаяся в какой-то момент игривая издевка режиссера над зрителем - ну, и сколько членов я заставлю тебя еще проглотить? - оказывается болезненным (по-христиански) очищением мозга, кармы, своей души, а кровь - она ведь сочится совсем не из ягодиц. То, что в середине прошлого века сумел показать зрителю Луис Бюнюэль в Belle du jour остается актуальным и сейчас, а Ларс фон Триер лишь гениально воплощает это в контексте изменившихся реалий и доступности секса: все эти заигрывания с собственными желаниями "ударь меня еще раз посильнее, и я не посмею сказать "нет". Да, но до определенного момента.

Кто бы мог подумать, но на каком-то очень странном идейном уровне «Нимфоманка» рифмуется с «Гравитацией». И там, и там в центре история женщина, которая борется за своё выживание. Но если «Гравитация» — это голливудская духоподъёмная притча, то в «Нимфоманке» Ларс фон Триер, как и Марк Форстер, исследует спорную человеческую привычку жить дальше даже тогда, когда по всем статьям надо пойти и сдохнуть.

Наверно все было примерно так. Продюсеры говорят: "Ларс, вы сняли обалденное кино. У нас - никаких нареканий. Да-да-да. И по полтора часа механического секса чистого времени в обоих частях тоже оставляем. Вы бы пока сходили, выпили чуть-виски за успех. Студия угощает... Ну вот и славно". И только он ушел друг другу: "Ааа, давай-давай-давай быстрей подправляй договор и сценарий, пока он ушел, авось придет не заметит".
А Ларс такой сидит на премьере ближе к концу и думает: "Нууу ёёоооо... Ну вот опять же надули меня... Ну как же так... Ну где вот крупный план вагины на 5 минут и снег начинает идти, а? Снег оставили, вагину убрали, сволочи. И почему в фильме с названием Нимфоманка так МАЛО и ЦЕЛОМУДРЕННО блин трахаются??!! Я вот как людям в глаза то буду смотреть? Еще и секс в кадре сделали почти привлекательным, сволочи. Типа ромком такой, ага. Это же вам не шутка, это же, на минутку, европейский интеллектуальный фильм. Я же хотел все так показать чтобы никто еще полгода не мог возбудиться, а думал об одиночестве и зависимости... Кругом один обман. Пойду пить, а следующий фильм сниму на айфон и выложу сразу в сеть. Сейчас так можно."

Нимфоманка Джо продолжает рассказывать грустную и жестокую историю своей жизни, своей любви и болезни, граничащих с патологией, одинокому мужчине по имени Селигман, приютившем и спасшем от ее вероятной смерти.

Решение знаменитого датского кинематографиста, озорника и провокатора, эстета и просто новатора Ларса Фон Триера расчленить свой наиболее амбициозный и эпатажный проект, порнодраму «Нимфоманка» 2013 года, на две равноценные части и проигнорировать участие фильма в конкурсной программе самых значительных киносмотрах мира можно обьяснить не столько творческой блажью, сколь тонко и изощренно просчитанным коммерческим ходом. Впрочем, цельность картины от этого решения ничуть не пострадала.

«Трилогия Депрессии», завершающим аккордом которой и стала «Нимфоманка», в карьере Фон Триера занимает, пожалуй, особое место и находится в отрыве от всех предыдущих его работ. Вобрав в себя все идеологические и художественные изыскания Триера как из его трилогии «Е» — самой близкой по стилистике к Тарковскому — так эмоциональную насыщенность «Трилогии о Золотом Сердце», «Трилогия Депрессии» стала самой личной в творчестве скандального датчанина, который в каждой из частей данной трилогии изливал на зрителя все свои духовные метания, психосексуальные фрустрации и сублимацию множества собственных страхов, провоцируя и эпатируя публику. «Нимфоманка» же, в свою очередь, стала тем фильмом Фон Триера, в котором как никогда много самого Фон Триера, ибо и фильм первый, настроенный скорее на комедийную волну, и фильм второй, ушедший из гротеска на мрачную территорию психологической драмы и эротического триллера с элементами хардкора, буквально переполнены самоцитатами из предыдущих работ режиссера — от самых ранних до последних — и биографическими деталями, превращающими «Нимфоманку» в своеобразную квинтэссенцию всего творчества Ларса Фон Триера, дешифрующую и преобразующую окружающую режиссера реальность, удручающий быт, в сложнейший набор символов и метафор с религиозным оттенком.
В фильме втором Джо в исполнении актрисы Шарлотты Генсбур, ставшей чуть ли не музой режиссера со времени смелого сотрудничества в «Антихристе», все больше погружается в собственное моральное и физическое падение. Предыдущие любовники, в том числе и романтичный Джером, оставлены за бортом ее жизни и забыты и в поиске острых ощущений Джо начинает совершать опрометчивые и необьяснимые поступки с точки зрения логического поведения. Ее грехопадение, начатое в круге первом, с первого момента познания собственного естества, с первой мастурбации и первого минета(познания умножают скорбь и рождают опыт), становится неизбежным и шокирующим в круге седьмом и восьмом. Структурно фильм будто перекликается с «Божественной комедией» Данте Алигьери и главная героиня фильма Джо проходит обратный путь — из Рая, которым было ее детство, сквозь Чистилище ошибок, в самый Ад, лишь в котором под зорким оком рыбака Селигмана(рыба, как известно, является одним из символов Христа) ей предстоит искупление и раскаяние. Заключительные три новеллы «Нимфоманки» уже не столь сдержанны, как первоначальные пять, и Фон Триер с присущей ему откровенностью и беззастенчивостью демонстрирует, как Джо становится жертвой собственных желаний, подкрепляя сие сценами menage a trois a la noire(причем данная сценка разыграна в духе типичнейшего салонного порно в духе синьора Д, Амато, с оттенками нарочитого гротеска в отношении чернокожих самцов), лесбийскими сценами на грани жизнеописаний синеволосой Адель и садомазохистскими экзерсисами, которые, впрочем, не тянут на шок-контент и служат лишь для большего раскрытия главной героини.

Крайне интересными с точки зрения разоблачения мужского в женском становятся герои Джейми Белла и Жан-Марка Барра, ибо и в отношении мужчин Фон Триер не скрывает своей иронической интонации, потому глупо и недальновидно обвинять режиссера в мизогинических воззрениях и вообще в человеконенавистничестве. Фильм «Нимфоманка», как и «Антихрист», как и «Рассекая волны», как и «Меланхолия», как и «Танцующая в темноте» по-своему отвечает на извечный вопрос Фрейда: «А что хочет женщина?». Судя по «Нимфоманке», ответ прост — любви. Но любовь вполне может стать болезнью и патологией; «Нимфоманка: Часть 2» отлично показывает последствия этой хвори, избавляясь начисто от флера легкости, и в финале становясь мрачным триллером с неоднозначным философским финалом, все ответы в котором предельно деконкретизированы, расплывчаты.

Вторая часть ленты стала самой насыщенной по драматургии. Джо, легко и непринужденной порхающей из кровати в кровать, предстоит стать матерью и обрести свои жизненные приоритеты. Кто она, в конце концов? Жена, мать, любовница, просто Женщина, падшая, грязная шлюха без остатков морали… Мучительные роды, безумие, бегство и цепь насилия… Увы, изменить свою природу Джо не во власти, а потому дальнейшие трагические события не несут в себе отпечатка случайности, а вполне укладываются в созданную режиссером закономерность самоуничтожения, финальным аккордом которого становится печальное состояние Джо, избитой и униженной, оскорбленной и фактически стертой из памяти. По Триеру, тем женщинам, поддавшимся лишь зову плоти, не дано стать матерями, но для них и для себя, в том числе, ведь «Нимфоманка» априори слегка автобиографична для Триера, он видит свет в конце темного туннеля, ибо Депрессия побеждена. Селигман со своим рациональным умом и в то же время верой в божественное и сущее становится для Джо и спасителем, и палачом, и просто слушателем, и чуть ли не соучастником ее оргий. Если в фильме первом герою Стеллана Скарсгарда была отведена роль декоративная и он был в тени, то во второй части он и Шарлотта Генсбур выдвигаются на первый план. Их длинный разговор сродни пути Моисея на обетованную Землю, групповая психотерапия прерывается групповыми половыми актами(впрочем, сиюминутными), и кажется, что нимфоманка Джо наконец обрела своего единственного и излечилась.
«Нимфоманка» — это внежанровая и отчасти действительно эпохальная во всем творчестве датского апологета нового кино работа, поражающая изобретательной постмодернистской полифонической режиссурой, блестящей подспудной символикой, яркими актерскими перформансами, в том числе Шарлотты Генсбур, для которой роль Джо стала чуть ли не ее персональным бенефисом. И лишь неизбывное время покажет, станет ли «Нимфоманка» лучшей работой Ларса Фон Триера или, как всегда, он уготовил немало козырей в своем рукаве.

Мы так отвыкли от приставки "интеллектуальное" по отношению к искусству, что пару-тройку достойных умничаний фон Триера зритель спешит назвать "интеллектуальными". Слишком спешит. Не за это я бы похвалил его. И не за чувство юмора. С этим всё понятно. За другое похвалю.

В "Нимфоманке" (во втором фильме) фон Триер остаётся для меня режиссёром моей любимой у него картины "Рассекая волны". Трилогия о золотом сердце продолжилась. Фон Триер такой же сентиментальный и добрый человек, как бы он не пытался казаться иным. Не уверен, что в своём гуманистическом пафосе человеколюбия он доберётся до каждого. Но он пытается. Он доказал, что Бесс - святая. И теперь доказывает, что героиня "Нимфоманки" - не святая, всего лишь одинокий несчастный человек, которому не хватает друга. И если после фильма зритель назовёт её шлюхой или уродом, фон Триеру не удалось. Да и он, уверен, и не рассчитывал. А если удалось снять очередной фильм о золотом сердце - значит, не зря. Фон Триер - единственный друг героини. И фильм он снял, чтобы друзей у неё появилось больше.

Можно поспорить с актуальностью выбранной темы. Всё-таки тема любви Бесс мне ближе, чем трагедия Джо. Но раз о любви фон Триер всё сказал в "Рассекая волны", он копает дальше. А дальше то, о чём у нас говорить не принято. А раз не принято - значит, на сцену выбегает фон Триер со своим молотком. И дубасит, дубасит. По толерантности, по европейским ценностям, по повёрнутым на сексе людям и по несчастным одиночкам, мечтающим о сексе. В итоге всех оправдывая. Даже педофила. Потому кто-то растлевает, а кто-то только мечтает и сдерживает себя. Режиссёр копается внутри каждого зрителя и спрашивает - а что его, зрителя, возбуждает. Какие его проблемы, депрессии и плохие настроения связаны с реализованными и не очень реализованными сексуальными желаниями. Но порнография его - всего лишь жанр. Как мюзикл в "Танцующей в темноте" или театр Брехта в "Догвилле".

Отдельная история, как воспринимают этот сюжет женщины. Отдельная - почему фон Триер так увлечён и так умеет, на мой взгляд, говорить о женщинах. Но в итоге получается, что он умеет говорить о каждом из нас. Он акцентирует наше внимание: человек имеет право. И дальше многоточие. Человек не должен быть одиноким. Не должен сам себя загонять в это одиночество. И не должен слепо повиноваться всем общественным нормам. Потому что этому обществу фон Триер выписал неутешительный рецепт. И застрелил его. Человек с золотым сердцем бросает пистолет и убегает по лестнице.

Второй фильм, на мой взгляд, разительно отличается от первого. Не так вызывающе, не так ярко, не так дерзко и эпично, но зато более поучающе, более серьёзно, более осмысленно. Меньше муры с этой рыбалкой, больше трэша. Ну финал, конечно, разрывной, хотя предугадать можно было. В целом скорее отвращение, чем интерес.

Продолжение истории про поиски своего места в обществе, если ты в общество никак не укладываешься.
Все те же лица: Джо и Селигман и история начинает принимать новые обороты. Притча о самаритянине сменяется историей о монахе и блуднице, в которой каждый получит по делам своим. Не случайно на стене комнаты висит икона, а Валерия Мессалина мелькнет в кадре.
Если вдуматься, то основной темой фильма станет вовсе не секс или навязчивое состояние, а лицемерие. Не случайно появятся и негры, и Джером, и несчастный должник. Любовь не освобождает, а приносит еще большие неудобства, знания не делают из человека святого.
Хотя, конечно, ничего нового тут нет, про лицевую и изнаночную сторону многие снимали, но редко кому это удается сделать с такой ядовитой ухмылкой.

"Нимфоманка II", "Атриум", VIP-зал был почти пустым. Во второй половине фильма героиня по-прежнему лежит в постели и рассказывает, но эти рассказы становятся все мрачнее и мрачнее, также как и ее трудовая деятельность, переходящая из легально сферы почти в уголовщину, девушка начинает выбивать долги. Причем очень удачно - должники в основном мужчины, и она легко находит к ним подход. У нее появляются ребенок, подельники, боевая подруга, пистолет Walter PPK, негры, босс мафии коллекторов и неплохой доход. Секса все меньше и меньше, зато все больше битья и лечения от надоедающей зависимости (иногда это одно и тоже). Но фильм как и раньше легко смотрится и наконец-то приходит к развязке. Развязку надо смотреть внимательнее, чем обычно, чтобы не пропустить детали. Впрочем ряд сцен все равно останутся непонятными - видимо слишком много вырезали из оригинального материала. В целом впечатления такие же, как от первой части, но не такие яркие, а сама вторая часть мало похожа на первую и выглядит более мрачной, жестокой и наполненной невзгодами.

Не долго думая над названием режиссер просто поделил фильм на два приблизительно равных куска под названием “Часть I” и “Часть II”. Все просто и логично.

После просмотра первой части, я подумал, что подобное разделение не более чем коммерческий ход, который так любят в последнее время использовать прокатчики, дабы карманы пухли от сборов. Но после просмотра продолжения (не могу назвать “Нимфоманка. Часть II” сиквелом), дробление фильма показалось более чем логичным, и вот почему. На мой взгляд всю историю можно разделить по принципу “преступление и наказание”, и если первая часть содержала в себе в большей степени сцены “преступлений” Джо, лишь с отдельными намеками на неизбежный крах, то продолжение в полной мере раскрывает процесс “наказания” через людей, с которыми жизнь свела Джо и через их поступки относительно нее. Никакой романтики и игры в любовь, все жестко и бескомпромиссно.

Как я уже отмечал в заметке о первой части фильма “Нимфоманка” то, в моем понимании, фильм не о сексе как таковом, а о людях и отношениях людей, показанные через призму сексуального влечения. И главное, что стоит вынести из этого фильма, это то, что не стоит доверять людям, даже тем, кто с первого взгляда кажется вам другом, и которые пытаются якобы искренне понять ваши переживания. Не расслабляйтесь. Как только вы дадите слабину и доверчиво повернетесь к ним спиной, они попытаются вас трахнуть (ой, спойлер).

Фильм наполнен диалогами о жизни, об обществе, о цензуре, о людях с различными видами девиаций. В целом, мысли, высказанные в фильме более, чем адекватные, и в “Нимфоманке” не бояться говорить “правильные слова о неправильных вещах”, и показывая жизнь Джо через ее страсть, Триер в большей степени показывает насколько лицемерно общество, и как оно пытается уничтожить человека, который так не похож на всех остальных, и которое не может адекватно оценить ответную реакцию человека на попытки уничтожения.

Меня несколько удивил тот факт, что блюстители морали все же оставили по одной сцене минета в каждой части, хотя продолжение так же была подвержена вмешательству со стороны особо нежных организмов. Хотя с другой стороны, фильм имеет категорию “18+”, его демонстрировали на Каннском кинофестивале, но, наши блюстители морали через чур нежные, чтобы не вмешиваться в творение признанного режиссера, и кроить фильм под свои рамки. Очень жаль, что официально посмотреть режиссерскую версию в нашем городе нельзя.

Про актерскую игру говорить особо не хочется. Каждый герой, появившийся на экране, позволил раскрыться актерам в полной мере, что ЛаБафу, что Беллу, что Скарсгарду.
Кстати о ЛаБафе. Очень понравилась его игра. Честно говоря, не ожидал от него такого мастерства. Раньше для меня он всегда ассоциировался с Сэмом из “Трансформеров”, но, как показал опыт “Нимфоманки” большие роли для него не проблема.

Про Шарлотту Генсбур и говорить нечего. Она как Депп для Бартона, как Лео для Скорсезе, как Ума Турман для Тарантино. Именно такие тандемы и позволяют создавать прекрасные фильмы, в полной мере адаптированные для актера, и позволяющие показать актерский талант в полной мере, а актер сможет изучить режиссера и реализовывать на экране не только его слова, но и его желания. Шарлотта принимала участие в каждом фильме из трилогии депрессии Триера, и неудивительно, что главная роль в “Нимфоманке” досталась именно ей.

Скарсгард удивил. Честно говоря, не знаю, чем Триер смог его вовлечь в эту большую авантюру, да еще предложил роль великовозрастного девственника трясущего членом.

Пробежимся по отдельным сценам. Бегло просматривая трейлер ко второй части я не мог понять, к чему появлялись кадры с утками… Но история “Немая утка” поставила все на свои места. Кстати, именно эта история стала для меня самой яркой из всех. А уж когда малыш Марсель полез на балкон, сердце сжалось. Честно говоря, я ожидал повторения сцены из “Антихриста”, где малыш выпадает их окна в момент совокупления родителей (если мне не изменяет память). К счастью все обошлось, но сюжет второй части заставляет по - настоящему сопереживать героини, понимать ее, сочувствовать ей видя расплату за ее страсть, и, практически, физически ощущать боль Джо как физическую, так и душевную.

Чрезвычайно не хочется спойлерить, поэтому советую всем сходить в кино, пока есть такая возможность. “Нимфоманка” не оставит вас равнодушной, и в любом случае вызовет у вас бурю эмоций, а уж положительные или негативные они будут зависит только от вашей испорченности.

Конструкция получилась громоздкая и невнятная. Причины? Очень многое объясняет материал напечатанный в "Соузпарк мэгэзин ревью" : "...судя по тому, что сценарий Нимфоманки на самом деле написал Мэл Гибсон, а костюмы для фильма делал Джон Гальяно, в Каннах герр Фон Триер не шутил ..."

Понимаю, хоть и не поддерживаю, мнение многих - Триер уже не тот. Что жило, как плод внутри женщины, в трилогии «Золотое сердце»? И что подверглось выскабливанию в трилогии «Депрессия»? Стихийность и жар поэзии. Уверена абсолютно, Триер начинал именно как поэт. И его бунт был поэзией, а не замороженной усмешкой заклеенного сатирой рта. У Цветаевой есть в ее «гимне» Пушкину: «Найдите мне поэта без Пугачева! Без самозванца! Без корсиканца! – внутри». Бунт Триера заморозился, стал холодом безнадежности, стихийный поэтический жар упал на землю снегом. И что-то (может быть, сердце?) умерло под ним, хохоча. Гнев мастера уже не осердечен.

И все же художником, сильным художником Триер остался точно. И главное доказательство того: он все еще не может рассказывать о людях как об откровенно чужих, сторонних, хотя предельно близок формуле Сартра «ад – это другие». Опять цветаевское: «А есть ли для поэта – чужое? Пушкин в Скупом рыцаре даже скупость присвоил, а в Сальери – даже – бездарность». Сколько уже авторов текстов о «Нимфоманке» сказало, что нимфомания Джо Триером присвоена, как и девственность Селигмана, что эти двое - две стороны режиссера, что разрывая себя, обнажая, устраивая двойное раздевание собственной души (до сдирания кожи), он исповедуется, не надеясь да и не желая быть постигнутым. «Юрод, неряшен миру он казался»... Одиночество и режиссера, и героев, выпрашивающих у общественного вкуса пощечин, презрения и непонимания, настолько всеобъемлющее, что может показаться, будто «Нимфоманка» целиком и полностью есть исследование структуры и источников боли отчужденности, боли вообще, ее метафизической, интеллектуальной и животной природы, самого ее естества.

Ее глаза не умеют плакать и смеяться. Ее страх – ловушки искренности и любви, кои повсюду, но всегда разоблачены ею, сведены к нулю (она ведь чистильщица лжи). Ее голод – жадность. Ее призвание – разоряться и разорять. Ее дар – самоуничтожение. Ее крест – одиночество, скитальчество и позор (прямо как у проклятого поэта, привет Триеру). Ее преступление – убийство веры и надежды. Ее жизнь – главная улика всеобщей бессмыслицы. Ее финал – сильнее афоризмов Ницще – остов дерева, исковерканный скелет над пропастью во лжи. Одна на скале, изогнутая, но не упавшая. Именно здесь, пока дует ветер, вдруг начинает казаться, что Джо, а с ней и Триер наконец-то выкарабкались из-под иссушающих цитат и слов, вышли на воздух жизни… Но если вглядеться, природа в этом фильме - такая же вещь, бутафория, аллегория (как комната Селигмана, как сексуальные партнеры Джо), и ее можно перегнуть пополам, как бумажку, пришпилить к стене, как иллюстрацию...

Пишу и смотрю программу Игоря Волгина на канале «Культура». Критики, симпатичные и не очень, обсуждают рассказ Куприна «Гранатовый браслет» и на полном серьезе называют Желткова маньяком. Похоже, патетическая любовь, чувство, поднятое до болезненного предела, вздернутое до невозможной высоты, вызывает у некоторых не меньшее отторжение, чем доведенное до невозможного низа антилюбовное безумие Джо Триера. Следуя этой логике, связь Блока и Менделеевой (а он отказался после свадьбы спать со своей Любовью) - не меньшее извращение, чем связь Джо и чистенького садиста в исполнении Джейми Белла. Блок и Куприн вели к идеалу, к эталону непорочного, незамутненного чувства, трагедия коего выше музыки Бетховена, сильнее смерти, в рост и в масть лишь самой Вечности. Триер ведет в антиидеал, тоже чистый, без вкраплений веры и надежды. И там – на его гниющем дне, в его искореженном склепе, оказывается, есть своя вечность, свои высоты. Адски большое счастье быть собой, не считаясь ни с кем. Полная свобода отрясать одну вещь за другой (люди – те же вещи), чтобы двигаться налегке, без привязанности и обладания. Жить вне правил, системы, лжи, лицемерия, сентиментальности. По ту строну добра и зла. «Я нимфоманка и люблю себя за это». «В обществе мне нет места». Вот только антидидактика Триера, будучи лишенной жара и бунта поэзии, в какой-то момент оказывается не менее навязчивой, чем назидание в тех же романах-моралите 18 века, с которыми часто сравнивают триеровскую историю и стилистически, и структурно.

Джо (прелюбодейка плоти) говорит-говорит-говорит, а Селигман (прелюбодей мысли) то и дело занудливо «вговаривает» себя в ее монологи, вкрапливает культуру и традицию в бесчинные «мемуары» мессалины, тщетно, как коротеньким одеяльцем, прикрывая законами своего окультуренного рассудка ее растекающийся кровью, слюной и спермой хаос. Чем больше слушаешь их обоих, тем больше понимаешь, что нимфомания фильма - графомания вслух, «слова, слова…» при полном молчании сердца. Графомания, в которой риторика смысла сведена к нулю. Попытка договориться с собой, когда душа давно уже оглохла и не слышит, и столь же нема, сколь «молчаливая утка», и столь же отчужденна и симулятивна. Тем больше понимаешь также, что нимфомания Джо – лишь безответная любовь к себе. Тотальная нехватка не секса, а души. И еще одной – рядом.
…А главное открытие фильма – чувство, что смотришь не на человека, а сквозь него. И взгляд скользит, опустошая смотрящего, ведь, пройдя сквозь человека, уйдя от него, идти куда-либо бессмысленно и напрасно.

Тайны нимфоманки Джо (или внешние проявления тайн) теперь доступны даже её коллегам. Жестокая светловолосая директор упомянула, что слухи про Джо распространяются повсюду. Она стала известной нимфоманкой. Она выглядит жалко.

Весь фильм вызывает жалость и ощущение того, что всё идет не так. Истории не те. Отступления Селигмана по ходу рассказов уже не так зажигательны, как прежде. Взгляд его уже даже не хитёр, а просто тяжёл, как старый лесной камень. Герои не те.

Между Стэйси Мартин (юная Джо) и Шарлоттой Генсбур (взрослой Джо) по сюжету фильма минует всего три года. В реальной жизни актрис разделяет девятнадцать с половиной лет. Постаревшего Джерома Мартина (Шайа ЛаБаф — Михаэль Пас) и вовсе не узнать, что вносит сумятицу в умы зрителей. Неведомо, чем Триер руководствовался, решив не гримировать Шайю под взрослого мужчину. Сделать это было очень просто.

С Генсбур, которую нужно было снимать обнаженной, так поступить было нельзя. У неё просто другое тело. Другие соски грудей. Они не могли так измениться, и это даже важнее, чем глаза: говорят, цвет глаз изменился. Идеальная фигура Мартин, с которой тешатся мужчины, совсем не подходит взрослой Шарлотте. Впрочем, в образе Шарлотты Джо нашла себе юная воспитанницу (очаровательная Миа Гот, которая разбудит любого асексуала) и, более того, нашла себе дерево.

Получилось так, что во второй части «Нимофманки» нимфа становится теорией, бесплотным существом. Тело Джо сначала отказалось от оргазмов, а затем было подвергнуто страшному и малообъяснимому испытанию, которое лишило её самой возможности секса. Напоследок, очаровавшись асексуальностью и поверив было, что она возможна, героиня Шарлотты сталкивается с очередным предательством.

К закату этой истории, который вовсе не блещет яркими красками, всем было бы лучше, если бы Джо никогда не любила. Никогда не впутывалась в ужасные и смешные истории. Всем было бы прекрасно, если бы она просто продолжала трахать случайных мужчин, желательно в своём самом юном и беспечном обличии. Всем было бы ещё прекраснее, если бы она при этом ничего не боялась и не была человеком.

Появится вечная Джо. Пройдет каких-нибудь десять лет, когда прекрасная, но уже слишком взрослая Стэйси Мартин за баснословную сумму продаст своё виртуальное тело какой-нибудь японской компании, которая сделает из неё одну из самых популярных секс-игрушек на планете.

«Нимофманка» стала фильмом о смертельной опасности запретов и не меньшей опасности дозволений. Но старость хуже всех опасностей. Вторая часть больше раздражает в сравнении с первой ровно в той степени, в которой старое, испещрённое морщинами лицо утомляет больше молодого. Старость привела к нынешнему положению дел Триера, его героиню, его героя, тебя, меня, и фильм, конечно, совсем не об этом, но пусть эти секс-игрушки скорее появятся: по меньшей мере у людей в появится серьёзный повод повод зарабатывать деньги.

Кстати, с Селигманом не случилось ничего плохого. Утром он отправился к Стоунхенджу («Нимофманка» должна происходить в Англии) и бегал там голый для съёмок Thor: The Dark World. Так угасала последняя асексуальность на Земле.

... ан нет, вот щас вам, да. Фильм гораздо глубже, чем тупые книжные странички, на которых черным и по белому. Как минимум, можно примешать красного, чтобы было интереснее (начало тут — это если вы вдруг не поняли) — цвет крови здесь практически нормален.

Загнивающее западное общество, кидалы, вымогатели, коллекторы со своими инновационными методами лечения деньгозависимости... все это вскрывает нарывы общества (ой, как штампованно сказал) и приводит, в итоге, к очень интересном финалу, который частично прогнозируем. Игра в обстоятельства, сложность определения жертв, неукладывание человеческой личности в сложные деревянные рамки наших стандартизованных глобазизированных норм, рассуждения о неграх и политкорректности — в фильме столько слоев, что их можно снимать один за другим, как луковые кольца и показушно плакать: «Я посмотрел Триера».

Фильм понравился — не понравился только его дебильный плейсмент, когда раздетых по шею звезд зачем-то вытаскивают на афиши для привлечения внимания за счет вау-фактора. Стандартная схема: название «Нимфоманка» плюсуется со страстным фото по плечи, получается интрига, которая ведет зрителей в зал и несет бабло прокатчикам — у нас так теперь преподносится артхаус? Понятно, что нет в кино ни раздетой Турман, ни Слейтера, и даже Лабеф только в виде своего фейса, сплюсованный с каскадером для исполнения опасных трюков членом. Эдакий артхаус лайт... вырвало.

2/3 фильма было мерзко и противно. Эстетикой тут не пахнет. Мне кажется Триер хотел измазать дерьмом и смотрящих. Но за финал фильма я всё ему прощаю. Видно что тема эта его давненько лишает сна и свербит в мозгу.
А ещё - всё таки наблюдение такого плана - есть устойчивое понятие "европейское современное искусство", так вот, рискну утвердительно заявить, что его не существует. Можно выстроить превосходное здание, провести коммуникации, подсветить, сделать благоустройство на высочайшем уровне. Ах да - это музей современного искусства, чуть не забыл )) и в этом самом музее, один зал - просторный, красивый, и всего один экспонат - кучка дерьма - но почти все посетители в восторге! Её сделал МАСТЕР! Совсем другой цвет! Аромат! Превосхоооодно!!! Боже, так прекрасно, что нужно привести всех знакомых - они обязаны это увидеть и посмотреть!
Когда мастер выходит в зал в заблёванной майке, он приближается к посетителям и пердит! Если повезёт то не один раз! Это просто изумительное счастье!)
Так о чём я?! Да, о ценностях! У нас есть культура, она действительно шедевральна! И слова "современная" не нужны. Как классика - вне времени.
Фильм у меня проассоциировался с современной Европой. Такой чистой и вылизанной, но пустой и бездуховной!

А после таких зловонных фильмов непременно нужно проветрить голову! Благо ветер и начало весны)

Возможно, после просмотра 1-ой части сложились завышенные ожидания по 2-ой. Казалось бы, все тот же дружище Триер, но повествование не увлекало, провокационные сцены больше утомляли, чем шокировали, под конец полная ересь, а концовку можно было себе предположить, только прочитав краткое описание сюжета. Но я хочу "отмазать" Триера: просто продолжения всегда хуже 1-ой части)

Если закрыть глаза на то, что зрелище в целом довольно гадкое, местами, особенно ближе к финалу, откровенно слабое и при этом лишенное, с моей точки зрения, художественной ценности, необходимой любому произведению для оправдания использованных средств убеждения, из фильма можно вывести одно: не важно, "давишь" ли ты аскезу под фугу Баха с томиком Чехова в руках или до кровищи стираешь клитор в поисках утраченного оргазма - отсутствие духовной жизни в самом широком смысле этого вечно ускользающего понятия, равняющееся бессмысленному и преступному существованию в объеме дарованной тебе жизни, неминуемо приведет к ее бессмысленному концу. Очень плохому, при этом. Еще в первой части у меня было ощущение, что один из них или они оба уже мертвы и разговаривают, словно попали в ад и получают каждый, что заслужил... и не важно уже, чей мир "will end in fire", а чей - "in ice"... в любом случае, встреча эта случайной не была. Пресловутое ружье на стене выстрелило. Жаль только, что никого не напугало.

Führe mich
Веди меня,
Halte mich
Держи меня.
Ich fühle dich
Я тебя чувствую.
Ich verlass dich nicht
Я тебя не покину...
Это безусловное уже не посвящение просто, а безнадежное признание в любви к Тарковскому. Ибо и бесы веруют и трепещут (Иак. 2, 19). Сначала мне казалось, что это просто очередная неудачная картина Триера. Потом, что это так мастер дурачит публику (судя по реакции зала очень удачно), наподобие Пикассо. Потом я пришел к выводу, что он совместил одно с другим. Но ближе концу фильма я понял в чем тут дело. Бергман как-то сказал, что он всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где Тарковский движется с такой самоочевидной естественностью. Русская духовность - это тот утерянный Европой Священный Грааль, который для неё уже недостижим. Триер тоже прекрасно понимает, что ключей от комнаты ему не найти, пазл не сложится, и ему ничего не остается, как мастурбировать у её дверей.(Здесь не случайна оговорка, довольна наивная, героя картины с иудейскими корнями и именем - он антисионист, не антисемит. Это не только отсылка к скандалу в Каннах, но имеет самостоятельную коннотацию. Есть и другого сорта бесы. Совсем с другим отношением к ней, Русской духовности, достаточно вспомнить нашего главного беса, признавшегося, что его разрывает от ярости от нее и желания разорвать Достоевского на куски). Это то и есть своеобразная исповедь, наподобие рассказа нимфоманки. И то, что он, якобы умыл руки, и оставил завершение фильма без собственного участия лишний раз об этом говорит, если вообще не постановочный прием. Или, вспоминая тех же "Бесов", чтобы сделать рагу из зайца, нужен заяц . А его у Триера нет. Здесь можно вспомнить и "комнату", своего рода метафору творчества, в которой каждый получает не то, на что рассчитывает, а то, что заслуживает. Идешь туда за одним, а получаешь совсем что-то несуразное и неожиданное, как во сне на станции "Солярис". Да и не сам ты, а твоя природа. Мечтаешь об одном, а получаешь совсем другое. Потому что Дикобразу - дикобразово! Собственно и сам фильм есть признание этого дикобразова. Признание своего бессилия достигнуть сокровенного. Для чего нужна вера, т.е. заяц.
(Небольшое, но важное для понимания фильма, отступление в виде цитаты из К.Г. Юнга, которого любил Тарковский, но, по его признанию, даже он его не устраивал, не говоря уже о Фройде, но тем не менее: "Для передачи слова "верность" мне кажется более всего применимым греческое слово из Нового Завета, которое по недоразумению было переведено как "вера". Однако оно, собственно говоря, означает доверие, доверчивую лояльность. Верность собственному закону — доверие этому закону, лояльное выжидание и доверчивая надежда, а вместе с тем — установка наподобие той, которую верующий должен иметь по отношению к Богу. И здесь становится ясно, сколь чудовищно тяжкая по последствиям дилемма обнаруживается на заднем плане нашей проблемы. Ведь личность никогда не может развернуться, если человек не выберет — сознательно и с осознанным моральным решением — собственный путь.")
Но, как считал сам Тарковский, главное стать на Путь (что безусловно сделал Триер, ибо цель, пусть и недостижимая, для него ясна), а не то, в на каком его отрезке ты находишься. Так что это безусловная удача режиссера.
P.S. После каждого фильма, сколь-нибудь значимого, на выходе из кинотеатра я обязательно получаю некий знак. Так, после "Дикого пляжа" мне попадались одни свиные рыла. После фильма о людях с синдромом Дауна, сразу же выйдя из "Художественного" я встретил их человек 15. После "Шапито-шоу" целую группу глухонемых и т.д. На этот раз в вагон метро вошла ошеломляющей красоты девушка. Не столько и несколько внешне, сколь сияющей изнутри свободой и красотой. Такую не каждый день, а может и не каждый год видишь, с такой притягательностью и харизмой. На следующей остановке вошел в делирии человек уже несколько под шафе и после двух минут профессиональным приемом, так что это показалось естественным, стал ее снимать вместе с ее молодым человеком. А еще на следующей они вышли, а запойный достав бутылку и стакан, начал поправлять свое психическое состояние. Так что и на этот раз все сошлось. В общем посмотрите фильм, вы все поймете.

Фон Триер — мастер морочить зрителю голову. Конечно же, с самого начала было понятно, что к порнографии эта лента не имеет никакого отношения. Первая часть оставила впечатление фильма о глубокой личной драме, вырывающейся наружу в форме сексуальной озабоченности. Тут и комплекс Электры, и травма от потери отца, одним словом, полный комплект. Но Триер не был бы Триером, если бы всё оказалось настолько просто. Настоящую правду режиссёр приберёг до второй половины. Разгадку смысла своего фильма фон Триер открывает в сцене работы героини Генсбур с одним из «клиентов» своего бизнеса, где она один за другим живописует ему различные виды сексуальных извращений и наблюдает за его реакцией. Триер делает со зрителями то же самое, причём реакция оказывается неожиданной для подопытных по обе стороны экрана. Однако «Нимфоманка» не просто передаёт информацию от человека к человеку, она в буквальном смысле залезает человеку в голову.

Ведь героиня и её собеседник — это не что иное, как либидо и сознание внутри одного и того же человека. И это совершенно не обязательно извращенец, маньяк или нимфоманка. В этом смысле нимфомания героини — не более, чем изобразительный инструмент в руках режиссёра, а вовсе не центральная проблема фильма. Герой Скарсгарда в одной из сцен говорит, что ребёнок объединяет в себе все формы сексуальности, просто часть из них потом угасает или подавляется. Даже внутри самой психически здоровой и уравновешенной личности, либидо чувственно и необуздано, наполнено энергией действия. Сознание стерильно, инертно, питается информацией из книг, пытается всё уложить в им же созданную схему. Полутёмная комната Селигмана с почти голыми стенами и окнами, выходящими на глухие кирпичные строения больше всего похожа на черепную коробку, внутри которой происходит встреча.

Либидо, живущее в бессознательном, и сознание встречаются, когда одно из них переживает жесточайший кризис. Лишь тогда второе получает возможность обратить на первое внимание и вступить с ним в контакт. В реальной человеческой жизни именно так чаще всего и происходит. Возможно такая встреча могла бы состояться на сеансе психотерапии. Недаром исповедающаяся героиня лежит в кровати — карикатурный намёк на психотерапевтическую кушетку. Кстати, имя «Селигман» отсылает нас к Мартину Селигману, основоположнику позитивной психологии, автору концепций «синдрома выученной беспомощности» и «феномена сознательного оптимизма». Естественно, что эмоциональную, подсознательную сторону психики изображает женщина, а отстранённо-рациональную — мужчина. Это тоже символы, как и всё остальное.

Бессознательное полно всяческих сексуальных желаний, необузданных и во многом извращённых, сознание оттограет грубую сексуальность и пытается перевести её в плоскость символов, т. е. рационализировать. Это ему удаётся, но только отчасти, потому что получается гербарий, столь же красивый, сколь и безжизненный.

И эпизод с солнечным бликом понятен и неслучаен. Ведь разум видит не сам солнечный луч, а лишь его образ, переотражённый сетчаткой глаза и обработанный зрительным нервом. Действительно чудо, что в его темницу долетает хотя бы какой-то отголосок солнечного света!

Подсознание и сознание не могут существовать отдельно друг от друга, потому что это делает жизнь невозможной. Но чем закончится их встреча? Удастся ли им достичь гармонии? Да возможно ли просто примирение между ними, или одно обязательно должно взять верх и вырваться на свободу, сокрушив последнее препятствие?

Весь фильм мы находимся на территории разума и видим его глазами. Поэтому, когда разум в определённый момент отключается, экран гаснет. Но только для того, чтобы ещё ярче вспыхнуть в голове у зрителя, где и проходит остаток действия.

Фильмы, которые показывали происходящее в голове героя, уже снимались, вспомнить хотя бы шедевральный «Быть Джоном Малковичем». Но фильм, где пусть даже малая часть показывается (или происходит?) в голове зрителя совершенно без помощи экрана — это новое слово в кино и новая вершина мастерства гениального Ларса фон Триера.

В общем, развития фильма не получилось. Едва наметилась интересная линия с девочкой-ученицей, как всё кончилось опять банальным перепихаловом всех со всеми. Финал фильма предсказуем до безобразия. В итоге - пшик без смазки. Дух старика Фрейда получил ещё одно жертвенное воскурение.
Всё, Триер для меня кончился. Пойду-ка чего-нибудь из итальянского неореалистического посмотрю - чтобы и герои были живые, и кино оставалось искусством.

Девушка очень любит секс в любых его проявлениях. Вначале это для неё вроде бы игры, у неё нет никаких обязательств, нет ответственности перед своими партнёрами. Но вскоре её пагубная страсть начинает ломать её жизнь и жизни других людей. Кажется любовь изменит её, и она будет жить счастливо с мужем, но нет. Муж не в силах совладать с её страстью и она бросает его и ребёнка, чтобы снова предаваться извращённым способам удовлетворения. В конце концов она понимает, что это проблема и пытается с ней бороться. Оканчивается история трагично.

Если первая часть была фильмом, полным надежды, так как повествовала о богатой гамме чувств, помимо, собственно, влечения, то вторая – о нем и только о нем, в частности о том, как это влечение способно пересилить все другие чувства и потребности.

Эта часть отличается от первой не только самой своей философией, но стилем повествования: это уже не рваная мозаика в картинках, а последовательное повествование, зачем-то перемежающееся наименованием той или иной истории, которые более чем являются частью одной, так что и усилий прикладывать не надо. Да, здесь тоже есть отсылки к прошлому, но выполнены они, скорее, в стиле каких-нибудь флэш-бэков, когда абсолютно понятно, что это было в прошлом. Кроме того, несмотря на куда меньшую палитру описываемых чувств, все-таки история здесь крутится вокруг одного чувства и одного человека: так или иначе.

История имеет, наверное, меньше разновидностей моральных выводов, здесь меньше маленьких проделок в стиле «как делать не надо», но зато это одна длинная и долгая дорога в никуда. Если первая часть началась на вершине счастья, когда с горы упал первый камушек, то вторая – это спуск с горы вниз, если не кубарем, то, как минимум, целенаправленно и очертя голову. Красивые романтические краски все больше уходят из истории: Джером больше не просто мечта, идеал, но живой человек, в котором тоже приходится разочаровываться все больше и больше, и его «чистый» образ по мере развития истории пачкается, он, будто, становится посредственностью, и где-то на заднем плане также падает в пропасть, как и Джо.

Романтика уступает место какому-то бунтарству и отчаянию: поначалу тихому, потом все более и более открытому. Джо становится опасной, сама того не желая, она калечит чужие жизни, искалечив собственную, но уже не ради удовольствия, а ради выживания. Одновременно с постепенным разрушением жизни героини меркнет и ее молодость, и ее красота: она все больше и больше приближается к тому никчемному состоянию, в котором мы встречаем ее в начале картины. Об этом ей приходится услышать напрямую, и это признать. Однако мы узнаем Джо и с другой стороны: как женщину с большим жизненным опытом, которая этот опыт умеет использовать, когда она словно психолог, выведывает чужие секреты. Джо становится опасной, не используя ничего, кроме своего опыта.

Отдельная линия – это история взаимоотношений с «наследницей». Наверное, в ней Джо с ужасом даже начинает узнавать себя: только более уверенную в себе и сильную, и более опасную. Девушка, поначалу затравленная, дарит ей свою любовь, но и берет пример, причем берет только плохое. Она наследует у Джо все, начиная от ее дела, и заканчивая всем остальным. Финал – странная точка в отношении всех героев, в какой-то мере вдруг скатившихся к уровню этой наследницы: уровню подворотен, улицы, где правят свои законы.

Параллельно со всем этим действом мы можем делать выводы, плохой ли она человек на самом деле, и в большей степени мы хотим сказать «нет»: все ее поступки, порой ужасные, будто отражаются в таких же действиях других людей, которые она не осуждает, в отличие от себя. Такой идеальный и здравомыслящий Джером оказывается ничуть не лучше ее самой, а может, даже и хуже, и опускается так же низко. Ее «работа» оказывается куда более гуманной, чем то же, но со стороны «наследницы». Во всей этой истории она, казалось бы, оказывается вовсе не столь плохим человеком, просто раскаявшимся, а потому достойным сожаления. Но финал – финал всей этой истории – в какой-то мере перечеркивает все остальное, слишком он жесток, но правдоподобен, особенно в исполнении этих персонажей. И он снова заставляет задуматься над вопросом, хорошая или плохая Джо, и хотела ли она на самом деле открыть свою историю кому-либо, или ей просто хотелось высказаться и подумать.

Первая часть «Нимфоманки» только готовила нас ко второй. В преддверии женского дня нужно было вновь забыть о любви. Финальная картина «трилогии депрессии» (первые две – «Антихрист» и «Меланхолия») оказалась самой скандальной и самой… светлой.

Зрителя убеждают, что «к криминальной деятельности надо относиться всерьёз», а «убийство для человека – самое естественное занятие на свете». Он соглашается, кивает. Кроличья нора «Нимфоманки» – лишь гиперболизированный мир за окном. Здесь царят те же законы, только доведённые до абсурда, показанные в своей теоретической чистоте. Это второй том триеровских «Мёртвых душ», ведущий зрителя дальше по кругам ада, где катарсис воспринимается как чистилище. Погасший экран открывает путь к свету, и в голове возникает кривляющийся датчанин со своим призывом: «А что не так? Это мир, какой он есть. Хватит копаться в выгребной яме, нас ждёт любовь. Теперь можно о ней вспомнить. Возможно, после этого вам будет сложнее о ней забыть». Эти слова не произносятся с экрана, не возникают в виде субтитров, к ним приходишь сам, где-то на последнем изгибе тропы, по которой Вергилий когда-то водил Данте, а теперь Ларс проложил туристический маршрут для своих зрителей... Полностью читать на сайте StrangeFilm.org

Тема двойного проникновения с женской точки зрения не раскрыта. Жирный минус.
Тема Темы (привет завсегдатаям БДСМпипл) раскрыта поверхностно. Просто минус.
На 2ю часть явно пошли те, кому понравилась 1я. Просто плюс. Но главное - фон Триер в концовке не подкачал и оказался-таки настоящим нашим сукиным сыном. Жирный-прежирный плюс.

«Нимфоманка», том второй. Манифест Ларса Фон Триера

Март принес нам не только будоражащее весеннее дыхание, но и не менее будоражащее продолжение фильма «Нимфоманка». Сходив на продолжение магнум-опуса Ларса Фон Триера, мы задались вопросом, почему же он так мучает женщин, и, похоже, нашли на него ответ.

О предыстории вы можете прочитать в нашей рецензии на первую часть фильма, пока кратко пробежимся по сюжету: старый холостяк и книжный червь Селигман (шведское национальное достояние и главный актер Триера Стеллан Скарсгард) нашел в темном переулке избитую до полусмерти Джо (французское национальное достояние и главная актриса Триера Шарлотта Гейнсбург). Он отвел ее домой, напоил чаем, и она начала свою печальную повесть в восьми главах: «Я Джо, и я нимфоманка». В первой части мы увидели детство, отрочество и юность Джо: первые, неосознанные эксперименты со своим телом, потеря невинности, пускание во все тяжкие, первая любовь, много-премного секса с ордами мужчин. Интеллектуал Селигман перемежает ее рассказ остроумными ремарками, находит параллели между приключениями Джо и математикой (числа Фибоначчи), классической музыкой (полифония Баха), историей религии (раскол христианской церкви на католическую и православную), а больше всего – с рыбалкой (крючки и мормышки). Первая половина «Нимфоманки» получилась, что непривычно для Триера, достаточно смешной, в ней, за исключением главы про смерть отца, не было битья током по оголенным нервным окончаниям. Вторая часть с лихвой это восполнила.

Нет, Триер не теряет своего особого чувства юмора: сцена с героиней и двумя африканскими гастарбайтерами – пожалуй, самое смешное, что мы видели в кино за последнее время. Однако героине от этого смешно куда меньше. В конце первой части в жизни нимфоманки установилась семейная идиллия с главной ее любовью. В начале второй она вовсю хлещет себя мокрым полотенцем по известно какому месту, и хлещет не просто так: Джо утратила саму суть своего существования – способность испытывать оргазм. Идиллия начинает трещать по швам: в поисках утраченного оргазма героиня идет на крайности. Измены мужу ситуацию не исправляют, и Джо идет к К. – вежливому и обстоятельному молодому человеку (в эпическом исполнении Джейми Белла), а по совместительству – профессиональному садисту.

Необузданная натура вырывает героиню из теплого семейного лона, где спит маленький сын и беспокоится красивый муж, в мрачный кабинет человека, который знает толк в хлыстах и бондаже. А впереди – криминальная карьера коллектора, воспитание приемной дочери, расплата за издевательства над телом и перипетия, в результате которой избитая Джо оказывается в переулке, где ее подбирает Селигман. Но мы вам подробностей рассказывать не будем – все это действительно стоит увидеть самому и пережить самый эффектный из триеровских финалов.

Уже в первой части, как, впрочем, и до нее, было понятно, что «Нимфоманка» – далеко не просто история о собственно нимфоманке, а философский трактат обо всем на свете. Во второй части становится очевидно, что это не только трактат, но и манифест. Чем дальше Джо продвигается в своем жизнеописании, тем яснее: вся она – это воплощенный бунт против ханжества и невежества, против патриархального устройства общества, против лживых моральных устоев, против всех диктатур мира. И чем дальше, тем более разумной кажется она, в то время как тюфяк Селигман со всей своей эрудицией бессильно сползает по стенке, и ремарки его становятся все менее и менее уместными. Ну, а сильнейший и ключевой момент этой большой киноленты – монолог Джо о демократии и свободе слова, и он должен от первого до последнего слова войти в историю кино.

Ларс Фон Триер никогда не стеснялся отсылаться к своим кумирам, и «Нимфоманка» тоже не обошлась без цитат из Тарковского. Но, кроме того, в этом фильме он часто отсылает зрителя к самому себе. Вот муж героини просит ее изменять ему – прямо как в фильме «Рассекая волны». Вот ребенок выбегает под снег под звуки Генделя – зловещая отсылка к «Антихристу» (в этот момент по залу прошелся нервный смешок). Да и сами Джо и Селигман – типичные образы Триера: действующая и не рефлексирующая женщина, постигающая жизнь напрямую, и мужчина-интеллектуал, которому жизнь известна только в теории.

«Почему он всегда мучает женщин?» – такой вопрос предъявляют Триеру уже давно. Действительно, главные герои большинства его кинолент – женщины, и им приходится совсем несладко. Мы решили вспомнить главных женщин его фильмографии. читать полностью на сайте kulturmultur.com