Фильм «Самая печальная музыка на свете»

Конец эпохи сухого закона в США. Однако в Канаде с этим нет никаких проблем и пиво-заводчица Хелен (Изабелла Росселлини) созывает в свой родной Виннипег большой фестиваль, дабы выяснить, какая же музыка на всем белом свете достойна называться самой печальной. У подобного абсурдного мероприятия есть, впрочем, достаточно материалистический и приземленный повод, но к сюжету он касается лишь косвенно. Само состязание напоминает скорее хоккейный плей-офф, а победитель съезжает в победном порыве в бассейн с пивом и выходит в следующий круг. Тот, кто выиграет в финале, заработает приличную сумму денег. Это, для случайно оказавшегося поблизости Честера (Марк МакКини), путешествующего в сопровождение приятной на вид печальной женщины Нарциссы (Мариа де Медейрос), очень даже кстати. У него за душой нет ни гроша, зато тьма тьмущая идей, самоуверенности, смелости, а также врач-отец Федор, живущий в Виннипеге, с которым они несколько лет назад по пьяной лавочке отрезал обе ноги Хелен.
Действие развивается бешеными темпами в двух плоскостях. Во-первых, на сцене происходит настоящее сражение различных музыкальных культур. Тотальный этнический фестиваль, параллельно которому кипят страсти семейно-любовного толка. Появляется второй сын Родерик, который когда-то уехал в Сербию, где взял имя Гаврила Великий (исторически – персонаж, который совершил убийство, ставшее поводом для начала Первой Мировой войны), женился, родил сына, но сын затем погиб, а жена исчезла. Впрочем, естественно, для пущего драматизма оказывается, что исчезнувшая жена – это нынешняя пассия Честера – Нарцисса, которая в данный момент ничего не помнит (привет более ранней картине «Архангел») и скучает, так как сам Честер вынужден увлечься Хеленой, чем вводит в депрессию своего отца, который, во искупление ошибки давних лет, создал для Хелены ноги из стекла, наполненные пивом, ставшие разменной монетой для Родерика и источником трагического финала всей картины.
Как это часто бывает у Мэддина, в основе фильма лежит противостояние («Сказки госпиталя Гимли») двух братьев («Осторожность»), влюбленных в одну девушку («Сердце мира»), а также сын против отца («Одилон Редон»). В финал турнира выходят два брата. Один – Родерик – терзаемый искренней скорбью о потерянной семье, терзает в свою очередь в одиночку и под сенью темной вуали струны самого печального инструмента в мире – виолончели. Второй – жизнерадостный и деловитый Честер – собирает под своим крылом, как истинный американский бизнесмен, дрим-тим из проигравших, но не имеющих возможности отправиться домой музыкантов разных стран. И на кону уже нечто большее, чем денежный приз, а в финале принимают участие гораздо больше персонажей, чем предполагалось ранее.
История гласит, что изначально этот фильм, сценарий к которому написал чудеснейший писатель Кадзуо Исигуро, должен был снимать другой именитый канадский режиссер - Атом Эгоян, но потом тот в последний момент уступил режиссерское кресло Гаю Мэддину, занявшись, в свою очередь, продюсированием этой ленты. Решение было принято совершенно правильно, ибо только Мэддин мог снять со своей техникой зернистой ленты, монтажа в духе раннего советского агит-проп-авангарда, диафрагмами и светом немецкого экспрессионизма, столь пронзительный, лиричный и трогательный фильм, достойный экранизации произведения, вышедшего из под пера Исигуро.
Каждый кадр этой картины – торжество победившего кинематографа. Настоящая панацея для тех, кто опустил голову и бубнит о полной победе технократических CGI-фильмов с ампутированным смыслом. И плевать, как все закончится, гори оно огнем. «Есть ли на свете кто-то более счастливый, чем я?»

Мэддин вернулся к звуковому кино – и опять, конешно, получилось не ахти. Ну то есть на Медейрос приятно было посмотреть (а кому-то наверняка – и на Росселлини), и некоторые музыкальные номера были неплохи, но в целом это опять – такая скука, такая мука. Докука, словом. До хуя таких фильмов, кажется, можно снять – достаточно только овладеть всею тою допотопной техникой, которой годы напролет овладевает Мэддин. Ну, овладел уже, да, до предела – пора бы и за новое браться. Или хоть за немое – а то в этой нише средь современного кина только такая хуйня, как каурисмяковская «Юха» и примелькалась. Но нет – Мэддин с упорством консерватора строгает ой как мало кому (ну ведь так) нужные картины – со вздорными сюжетами и без особых смыслов. Вот, по-видимому, одно из немаловажнейших достоинств картин, по-настоящему снятых на заре кинематографа, – они были наивны, но сюжетны. А с современным сюром соваться в ту эстетику все-таки не след, пожалуй. По крайней мере, большинство работ Мэддина только это-то и доказывают.