Выставка

Сон как явь

Поскольку треть жизни мы проводим в этом состоянии, выставка не могла не получиться. А могла получиться просто блокбастером — поскольку тут не «сон» ведь, а «cон как явь»; и, значит, к известному физиологическому процессу можно приплюсовать всякие психические пограничные состояния — типа «сон разума», кошмар или, наоборот, одухотворенная греза и визионерство; или же и помутнение и просветление разом (что тоже, да-да, бывает, и тому пример «Видение Иезекииля», последняя работа Врубеля перед тем, как рассудок Михаила Александровича помрачился окончательно). Но то ли зимняя спячка, то ли еще что, но столь плодотворную дебютную идею развивать и углублять не стали; и выставка вышла довольно компактной. Из кошмаров вспоминается один рисунок Виктора Замирайло; сюжет c передачей видения, помимо Врубеля, увлек московскую сюрреалистку-семидесятницу Ольгу Булгакову — но для сюрреалистов такое, в общем, скорее норма. Внутренне структурировать выставку не стали тоже — и банальные спящие полу- и просто голые женщины и мужчины в более или менее эффектных позах тут спокойно чередуются с такими же мужчинами и женщинами, но изображенными ради мифологического или мистического смысла; а вещи, хорошо знакомые благодаря их обычному присутствию в постоянной экспозиции музея («Спящая римлянка» Плюшара, «Спящий пастушок» Венецианова, «Артемида и Эндимион» Калмакова, эскиз матвеевского надгробия для могилы Борисова-Мусатова) с вещами редко когда или вовсе не виданными (эскиз того же Борисова-Мусатова или врубелевский цикл рисунков «Бессонница»; или те же романтичные и кажущиеся такими далекими теперь шестидесятники-семидесятники, Попков, Булгакова, Назаренко, — пусть и москвичи). И эта нерасчлененность, недооформленность, что ли, — она даже и к месту, пожалуй. Марк Антокольский («Русалка», 1900), который на выставке есть, тщится предстать чем-то в духе стиль-модерновой Анны Голубкиной (ваза «Туман», 1899), которой на выставке нет, зато в каталоге имеется, — есть в этом что-то от логики сна; нет, вам не кажется?