Выставка

Рауф Мамедов

В начале года эту ретроспективу Рауфа Мамедова показывал Московский музей современного искусства; выставка в Новом музее повторяет московскую почти полностью — и этот факт в случае Мамедова хочется подчеркнуть особо. Потому что это ведь не просто примета заново отстроенной экспозиции, но вообще метод Мамедова — повторяться. Сколько Мамедов известен, он только этим и занимается. (Никто не рассчитывал, конечно, что как раз к петербургским гастролям он придумает что-то совершенно новое, то есть несколько лет до этого никаких новостей — с чего бы именно теперь? Но вот именно потому, что «несколько лет» и «никаких новостей», их начинаешь ждать от любого повода.) Мамедов рекомендуется в предисловии к выставке как «представитель постмодернизма», что на практике означает бесконечное цитирование классики, а теперь уже — и самого себя, поскольку из коловращения ремейков и цитат Мамедов не хочет (или не может) выбраться лет пятнадцать: первые его опыты в «постмодернизме», нетрудно обнаружить, датируются второй половиной 1990-х; и этот однажды найденный мотив он годами повторяет на разный лад. Профессиональный кинорежиссер, выпускник ВГИКа Мамедов занимается фотопостановками — инсценировками библейских сюжетов: «Первая книга Бытия», «Благовещение и Рождество», «Бегство в Египет» и «Тайная вечеря», «Поцелуй Иуды» — в виде реплики знаменитейшей сцены Джотто — и «Встреча в Эммаусе» и т.п., где все роли — Адама, Евы, Бога-Саваофа, Марии, Христа и апостолов — исполняют люди с синдромом дауна или же обитатели психиатрической больницы (еще до ВГИКа Мамедов успел поработать санитаром в одном таком учреждении). Речь не идет о какой-либо «терапии искусством» или социализации убогих; это именно что чисто режиссерская работа (съемка и последующий фотошоп — дело рук приглашенных профи), когда Мамедов выстраивает композиции а-ля Ян ван Эйк или Леонардо и возится с актерами, чья мимика и пластика, пожалуй, и правда напоминают о живописи Северного Возрождения — что-то поистине босховское есть в этих лицах. И что-то — не то трогательное, не то возмутительное — в контрасте безмятежной наивности исполнителей и вселенской значимости разыгрываемых с их помощью сцен. С одной стороны, постановки — да, возмутительны и рассчетливо-провокативны — Адам с мутным и тоскливым взглядом шизофреника или Христос-даун, а? — с другой стороны, работы Мамедова, что называется, «заставляют задуматься». Хоть и задумываться там, как скоро выясняется, особо и не над чем. Ну да, травестия; ну дауны — но обобщений и глубин смысла далее не ищите; апелляция к евангельскому «будьте как дети» как оправдание авторского приема с использованием труда людей, обреченных на пожизненное детство и вряд ли способных хоть чуточку догадаться о смысле режиссерских манипуляций, — такое оправдание можно принять ну раз, ну два, но не всю же дорогу. Грустноглазый режиссер в таком случае сам по-детски наивен, если думает, что затея с ряжеными — постмодернизм и есть; наивен, несмотря на весь свой расчет.