Порой, задрав в небеса задницу, но чаще все-таки лицо, персонажи Гриковского замирают в ожидании невесть чего, манны небесной или второго пришествия, и если первые — кверху попой — еще пытаются как-то устроить житейские дела (настроению разыгрывающихся сцен более всего подходит слово «бытовуха»), но после конца времен пытайся, не пытайся — без толку, и вот вторые уже отрешились от дольнего, запрокинув подбородки, как мертвецы, выжидая что-то там, в небесах. Куратор Александр Дашевский справедливо отмечает в новой серии Гриковского реминисценции искусства семидесятых с их тогдашним символизмом; явно в этих о-очень крупных рисунках тушью — рисунками даже не назовешь — Гриковский претендует быть таким Тарковским. Он так же внимателен к детали (штрих) и к большому формату одновременно («картина пером» — определенно ноу-хау Гриковского), и формат его так же может показаться чрезмерным.