Выставка

Джорджоне

Пожалуй, не всякий даже специалист поймет, о ком речь. Да и вряд ли до сих пор много народу во всем мире, кто может так, с ходу, сказать, кто это, чье имя — Джорджо ди Джованни Гаспарини да Кастельфранко. Собственно, лишь с этого лета имя стало значиться в каталогах, подписях к картинам и так далее, спаси­бо разыскным мероприятиям итальянских искусствоведов. Однако стоит лишь сказать, под каким прозвищем сей Гаспарини был известен доселе — как пишет Вазари, «за внешний свой облик, равно как за величие духа»: Джорджоне, то есть Большой Джорджо, Джорджище, — и тут же всем все становится понятно. Джорджоне, понятно. А это, значит, прибыла в Эрмитаж его знаменитая «Гроза» — которая за свою пятисотлетнюю историю всего-то второй раз покидает Италию (впервые картину вывозили в 1930 году в Лондон). И по поводу которой лет уж как двести ломают копья, что же в этой «Грозе» все-таки изображено. Сходятся во мнении, что перед нами, скорее всего, ребус. Но вот только ребус какого текста? И приводят различные возможные источники, от античности до малоизвестных поэтов-итальянцев конца XV — начала XVI века. После чего и невзирая на все с неизменностью следует уже обычная ретирада: де, текст-источник-повод к картине, в общем-то, и неважен. Потому что, каким бы он ни был, важней все равно результат, то есть картина. А в результате мы имеем исключительное, одно из самых ранних в европейской живописи изображений пейзажа — именно в истории живописи, то есть изобразительного искусства, а не ребусов и прочей криптографии, — пейзажа уже почти совершенно эман­сипировавшегося и переставшего играть роль только театрального задника, неспособного производить внушения помимо сюжета, что разворачивается на авансцене. С таким результатом снимается вопрос о тексте-источнике — ибо не таким важным нам кажется «что», если мы покорены «как»: и растре­воженной темной листвой, и катящимся на землю громовым небом, и враз помертвевшими в свету молнии городскими стенами; любопытно, конечно, что это за птичка там на стене — цапля, аист, журавль или пеликан, для ребуса это все разные значения; но мы, по правде, еще ведь не выяснили даже, кто глав­ные герои, эти двое на переднем плане «пейзажика (el paesetto) с бурей (или грозой, la tempesta), с цыганкой и солдатом» — как гласит первое известное описание «Грозы», составленное одним любителем современного искусства лет через тридцать после появления картины и лет через двадцать после гибели автора от чумы в расцвете молодости и успеха. С тех пор кем только не побывали эти двое. И царем с царицею, и пастухом с крестьянкою, и даже первоначалами, и даже автопортретом с женой. А ведь никаких указаний, что автор вообще был женат. И — вновь раздается треск ученых лбов.