Выставка

Рудольф Нуреев. Нити времени

«Крупнейший», «международный», «практически впервые»: когда б восстал из гроба и явился лично сам Нуреев — и тогда бы не показалась недостаточной такая афиша. А так-то, конечно, возникают вопросы к проекту: неужели «крупнейший»? И как понимать — «практически впервые»? С «международным» ясно: год Франции в России, год России во Франции; полсотни сценических костюмов из французского Национального центра в Мулене и пр. — «Баядерка», «Щелкунчик», «Жизель», «Ромео и Джульетта», «Спящая красавица» — дополнены полсотней же фотографий и автографов из собрания Музея театрального и музыкального искусства (костюмы и фотографии — обобщая все, что с Нуреева было снято); плюс если от входа налево, безостановочно крутят «Баядерку», а если направо… А если направо — что за безобразие?
— А вы видели его ступню? — барышня-смотритель отвечает на вопрос вопросом и почти страдает от моей бестолковости. Видел: ну, ступня. Ноги Нуреева вообще часто служили фотографам натурой. В черном-белом, разумеется, благородно-классическом варианте, а не так, будто для медицинского журнала, рубрика «Профессиональные заболевания»: сбитые пальцы, опухшие, покрасневшие, вывороченные суставы… Барышня так смотрит, будто мне лучше сейчас провалиться со стыда — но я все равно не понимаю, что значит инсталляция в метрах пятидесяти от малоаппетитной ступни, в другом конце зала: сваленные горкой балетные туфли перед трехметровым, теперь уже черно-белым, благородно-классическим, прямо гамлетовским каким-то портретом Нуреева анфас, — и как это следует трактовать с помощью ступни, как трофеи, что ли? Что имел в виду маэстро Капелюш, придумывая выставке дизайн, — признание неких кордебалетных анонимов в собственном бессилии, так сказать, перед лицом гения? Или что тот жил на широкую ногу? Нет, умом-то я все понимаю — аллегория, да; тут ведь все именно что продумано, вплоть до изящного заголовка мануфактурно-текстильного плана; а с души, тем не менее, воротит. На выставках в Шереметевском дворце, замечено, приветствуется фанатский фетишизм — театралы, что с них возьмешь, — однако почему-то совершенно забывают здесь, что искренние выражения сильных чувств бывают неприглядны, именно безобразны. И кое-какие пронзительные для одного взгляда вещи и душещипательные жесты могут показаться другому совсем наоборот. Странно, что впросак при этом попадают люди, вроде как раз более всего озабоченные профессионально, как они выглядят со стороны. (Помнится, для мемориальной выставки «Театральные легенды» подмели пространство под сценой Александринки, все это торжественно сложили в стеклянную вазу и водрузили посеред зала: кульминация. Смотрелось это понятно как — как куча мусора и пыли в стеклянной вазе. Жест-то, конечно, трогал — но как-то очень абстрактно трогал; а реально прикоснуться к этому даже и помыслить было брр.)