«В 1932 году парторг тов. Штрянин из колхоза «Гигант» деревни Бессоновка решил построить 23 струнную электрогитару», — зощенковская интонация пусть не собьет зрителя с панталыку. Тут и тов. Штрянин, при всей заочной комичности, окажется еще каким практичным и серьезным человеком: свою гитару, мы забежим вперед, он таки построит — попутно разобрав для этого дела рояль — и даже даст концерт, о котором мы, правда, никогда ничего не узнаем, кроме того, что концерт все же был. И в целом, несмотря на всю, казалось бы, завиральность иных своих предприятий или изобретений, русский звуковой авангард 1920-х, предвосхитивший, как выясняется на выставке московского «Термен-центра», половину современной электроники, — русский звуковой авангард предстает вполне реальным проектом. Иногда так просто пугающе реальным. «Гудковую симфонию» эксцентричного Арсения Аврамова, которую в Pro Arte пробовали реконструировать прошлой осенью, на самом деле силами одного Pro Arte, конечно, было не поднять; можно только вообразить, как оно было в Баку в 1922 году, когда «Гудковая симфония» была исполнена в первый и последний раз: «Моторы гидропланов, гудки заводов, фабрик, кораблей и паровозов составляли один гигантский оркестр, две артиллерийских батареи заменяли группу ударных: пулеметы заменяли малые барабаны, а крупная артиллерия — большие. Дирижер становился на специальную вышку, видимую отовсюду, управляя действием с помощью цветных флагов и пистолетных выстрелов». Несмотря на определенный успех, автор, как автору и полагается, оставался первым исполнением недоволен. И предлагал повторить все это в Москве — ради чистоты эксперимента, желательно ночью: чтобы слушателей не отвлекал посторонний дневной нойз. А что? Нормальная для 1922 года постановка вопроса. Что было авангардного в подобных экспериментах, так это даже не способы звукоизвлечения — все эти «графические звуки», «орнаментальные звуки», «бумажные звуки», «вариофоны», «вибраэкспонаторы», «терпситоны», «ритмиконы», «мелографы» и «автопианографы», — но сама мысль, что пока хоть одна эта стихия остается неосвоенной и непокоренной, о тотальном преобразовании жизни нечего и говорить. Новые истины новому человеку необходимо вливать еще и через уши; через уши даже предпочтительнее. В конце концов, визуальность что? От визуальности можно попросту отвернуться. Что куда как труднее будет сделать, например, с постоянным звуковым фоном. Визуальность, правда, понадежнее будет каких-то там колебаний эфира. Что все это так и не зазвучало в свое время, возможно, было благом для большинства потенциальных слушателей — мы вольны предполагать; вот что не звучит и теперь — это, конечно, уже странновато: вся из наглядных пособий, выставка про слух, как это ни авангардно покажется, адресована исключительно глазу.