Выставка

Дягилев. Начало

На афишах к столетию «Русских сезонов» Дягилев, нетрудно заметить, упоминается с постоянным почему-то предикатом. Только закончился «Дягилев. Постскриптум» — теперь «Дягилев. ­Начало». В круговерти ассоциаций, концов и начал, проходит мимо внимания тот факт, что ничего такого про Дягиле­ва как Дягилева, Дягилева как личность и Дягилева как миф, — вот как у Лифаря: «Дягилев и с Дягилевым», — ничего такого в программе нынешнего юбилея и нету. Мероприятие, посвященное Дягилеву, оказалось, более всего нуждалось именно в Дягилеве — который уж как-нибудь да собрал бы всех, кого нужно, ради мероприятия действительно стоящего, взамен чего мы получили россыпь дворовых фейерверков. Эрмитаж и Третьяковка отметились выставками про танец — то есть про нечто вообще, абстрактно; про собственно «Русские ­сезоны» в программе юбилея опять-­таки ничего. Русский музей вслед завершившемуся фестивалю «Дягилев. Постскрип­тум» прореагировал полемически игривым заголовком «Дягилев. Начало». Где игривость какое-то время отвлекает публику от неминуемого, тем более что удивительного умозаключения: выстав­ка Русского музея к столетию «Русских сезонов» Дягилева — она не про «Русские сезоны». И не про Дягилева, что как-то совсем уж. Это как раз про то, ­чего мы сделать не можем, имея даже «лучшее собрание русского искусства в мире». Русский музей осуществил давнюю мечту реконструировать знаменитую «Историко-художественную выставку русских портретов» в Таврическом дворце в 1905 году. Хотелось к столетию самой выставки, но не вышло; а тут грянул теперешний юбилей — который к Таврической выставке имеет отношение опосредованное, но не отказываться же из-за того от мечты! Попутно ­осу­ществились реконструкции «Выставки русских и финляндских художников» у Штиглица, с чего начался «Мир искусства», и русской выставки на парижском Осеннем салоне 1906 года — с чего начался Дягилев за рубежом и настоящая «на Дягилева» мода. Но что ж Сергей Павлович? Сергей Павлович ­появля­ется словно на портрете Бакста: будто выглянул в коридор на звонок, вышел посмотреть на пришедшего, но сейчас вернется к себе, — вот он, портрет, от входа нале­во, — ага, а вот есть еще на Дягилева шар­жи и карикатуры, и теперь точно все. Остальное представляет собой искусствоведческие грезы (если рассуждать концептуально) или непонятного содержания сбор русского искусства XVIII–ХХ веков (это если глядеть реально) плюс участие цветочников, доставлявших растения для оформления колонного зала «под Бакста». Дягилев — это барин, который так и не приехал; и что прикажете делать, если лучший русский куратор уже восемьдесят лет как гниет в могиле? Ну и вот.