Выставка

Юрий Злотников

Когда Русский музей издавал двухтомный каталог «Абстракция в России. ХХ век», то на супере первого тома был Кандинский, а на втором как раз Злотников — это следует напомнить, чтобы дать примерное представление не только о значении, но и о месте Юрия Савельевича в истории русского модернизма: именно в начале второго тома. Злотниковский «Счетчик Гейгера» практически открывает послевоенный период в этой истории, которая, казалось, была ведь намертво прекращена в 1930-е. Кандинский — и Злотников; Злотникову должно льстить такое сопоставление, тем более что это любимый его Кандинский; в самом деле, есть сходство в органичности постепенного распредмечивания фигуратива, происходившего с живописью у них обоих, только с разницей в полвека. Нетрудно заметить моменты московских уличных зарисовок конца 1950-х, сценок в метро, в злотниковских абстракциях начала 1960-х: будто человеческую массу, почти потерявшую контуры отдельных своих элементов, подгребают уже совсем абстрактные веник с совком, что раньше были улицей или эскалатором. Ровно то же с пейзажами Кандинского конца 1900-х, которые в начале 1910-х станут «композициями» и «импровизациями»… А спустя пятьдесят лет приходилось начинать опять все сначала, изобретать практически с нуля, ведь почти полный был информационный вакуум. Кстати, еще можно про Злотникова сказать, что он не только абстракционист-самоделкин, но и в первых как бы перформансах принимал участие, хотя и слова-то такого не знали: это когда они с приятелем Владимиром Слепяном одновременно рисовали на полупрозрачной бумаге с обеих сторон. Во всех смыслах слова самопальный вариант action painting Слепян развивал и дальше, рисуя чем-то вроде собственноручно изготовленного огнемета, и позже, когда эмигрировал во Францию и там на Елисейских Полях разбрызгивал по-поллоковски краску на многометровых рулонах бумаги…

А Злотников остался — и оказался практически в одиночестве, поскольку занимал независимую позицию в отношении не только власти и официального искусства, но и андеграунда тоже. И теперь, когда речь заходит о Юрии Савельевиче, то обязательно, едва только будет упомянуто его первооткрывательство, «Счетчик Гейгера» или «Сигнальная система», — обязательно вспомнят, что в общении Злотников все-таки человек невыносимый. Абсолютнейший брюзга: чего не коснись, все не так, — задай только тему, и это незатыкаемое брюзжание длится буквально часами. Бывает, ворчливость и упрямую злотниковскую несговорчивость вспоминают и до абстракции, вот как четыре года назад, когда ретроспективу Злотникова открывали в Третьяковской галерее на Крымском Валу: тогдашний начальник со злотниковского характера и начал свой спич на вернисаже; ну ничего, его вскоре уволили; Злотников тут, разумеется, ни при чем, но эта история, наверное, может послужить иллюстрацией к стратегии «поживем — увидим».

И главное, он всегда оказывается прав. Не сказать — по-своему прав; нет, прав как-то абсолютно. Его искусство, как и его суждения об искусстве, лишены восторженного придыхания и мистического, часто фальшивого, восторга. Вот как его «Сигнальная система» — серия в тыщу примерно листов, где только разноцветные кружочки, пятнышки, линии располагаются по листу (своего рода психофизиологический тест, исследование восприятия и зрительских реакций; Злотников работал над этой серией, параллельно проверяя результаты на кардиограмме), — как «Сигнальная система» лишена какой бы то ни было литературности, которая могла бы отвлечь чистое восприятие в сторону кухонного трепа ни о чем. То есть абстракция — весьма конкретная вещь; как Злотников говорит, рентген для твоих интеллектуальных способностей — вернее, способностей не включать интеллект, где не след; проверка на вшивость.