Выставка

Керим Рагимов

Предыдущая выставка у Рагимова называлась «Страх», эта — «Жалость»; в общем, почти по Аристотелю: страх и сострадание, вечные психологические механизмы искусства; вот только вместо сострадания у Рагимова стоит жалость, а в ней торчит это неприятное «жало» — некоторое превосходство перед теми, кому… нет, не соболезнуешь, не сострадаешь, а жалость выказываешь только. И потому непонятно, как теперь воспринимать рагимовских персонажей, пассажиров метро, нескончаемо бредущих тесной толпой откуда-то куда-то, — как к героям к ним относиться или все-таки как к статистам. Вот еще проект Рагимова — долгоиграющий его «Человеческий проект», серия крупноформатных, гиперреалистических, гипнотизирующе точно выписанных картин: по-рагимовски тщательно перерисованные групповые фотографии — мафиози на выходе из суда, исламские экстремисты с заложником, женская сборная по боксу, некое австралийское племя, колумбийские футбольные фанаты, императорская фамилия, пляшущие ветераны 9 Мая или посетители американских горок. Неожиданные компании, никогда не понятные в причине выбора, но всегда предлагающие человечество именно как сообщество, как единение; нынешняя живопись Рагимова этого чувства — пусть странного, но все же единения — лишена. В сообществах «Человеческого проекта» был смысл — герои находили его друг в друге — а нынешние обитатели рагимовской живописи и этого чувства лишены. Потому что Рагимова, похоже, не механизмы интересуют. Смерть, боль — они завораживают сами по себе, так что потом ни про что больше думать невозможно; и, конечно же, искусство здесь вынужденно пасует — и это даже… жалко видеть, во что превращается живопись и вообще искусство в руках у, может быть, оригинальнейшего и последовательнейшего в своей эволюции петербургского живописца. Живопись, которая и до того, честно сказать, была лишь способом кормить семью и достойно убивать время (а так-то понятно, что не самый высокий в мире это удел — кисточкой махать да дорогостоящие итальянские краски с австрийскими холстами переводить), сейчас у Рагимова превращается совсем в театральную декорацию, лишь способ подать какую-то важную мысль, которую подать нужно без экивоков и донести по возможности без разночтений, — потому и эта утробно-красная болезненная гамма в живописи, и карета скорой помощи на входе, и, может быть, даже люди в белых халатах, которые будут провожать посетителей до самых дверей. Что выглядит уже как развлекуха, морщится Рагимов, но с его нынешним отношением к жизни что не развлекуха?