Выставка

Борис Кошелохов

Наверное, Кошелохов никогда не менялся. Но вот на седьмом десятке решил компьютер изучить, и тот покорился, и — чудо! — получился ну ровно такой же несгибаемый Кошелохов. Даже если сменил взмахи широкой кистью на движения компьютерной мышкой. Он там еще какие-то эффекты под живопись находил, и получалось совсем неотличимо — понятно, что не живопись, но с первого взгляда ясно, что Кошелохов. Что-то похожее и в то же время ясно отличающееся от развитого неоэкспрессионизма последователей и младших товарищей из числа «Новых художников»; весомо-грубо-зримые архетипы и символы в энергичной и лапидарной обработке, писаные как рубленые, — на то Кошелохов учитель и первопроходец, от такого пусть хоть за версту несет архаикой, как иначе…

В Кошелохове замечательно выразился русский тип правдоискателя, человека до-всего-своим-умом-дошедшего, — это показательно, что он в Ленинград приехал именно в медицинский поступать — как раз из-за правдоискательства, но еще в таком позитивистско-базаровском духе.

И что последнюю правду такой человек нашел в занятии картины писать, делает этому занятию честь; не скажу «профессии», потому что сам Кошелохов в «профессионале» видит характеристику скорее отрицательную. «Я с художниками мало общаюсь. Они такие тупые» — «тупые» тут значит скорее «ограниченные в интересах», чем просто «глупые», но личное отношение Кошелохова к профессиональной среде так понятней. Где раздобыть красок, как продаться в галереи, откуда взять денег на выставку — ему такими вопросами заниматься неинтересно. Мастерская полна картин, где вместо холста использовано что-нибудь вроде диванной обивки или простыни: «Для дела, по большому счету, и краски-то не нужны». Я замираю, догадываясь, чем он сейчас предложит заменять краски, и все же спрашиваю. Точно — кровью и дерьмом предлагает писать Борис Николаевич. Боб, поправляет хозяин. В мастерской, разумеется, у него ничего такого — это, разумеется, больше для пафоса было заявление, чем практический совет поиздержавшимся живописцам; а в общем, почему бы нет. Он в чем-то прав, философ. Другое дело, представить такого в разговоре с галеристом: «Нет, с галеристами я разговариваю вежливо, но обычно устраиваю жестко футбол». Кошелохов принял предложение Anna Nova — пожалуй, самое дорогостоящее признание деятельности галереи за все время.

До сих пор Anna Nova находила подходы к классикам неофициального советского и постсоветского искусства, в галерее побывали с выставками Шинкарев, Фигурина, Китаев, Духовлинов, Матвеева — галерея аккуратно брала по одному, но выдающемуся экземпляру с разных грядок ленинградского андеграунда, из каждого неформального кружка: митьки, газаневщина, ленинградская школа фотографии, новоакадемики. Кошелохова в коллекции Anna Nova определенно не хватало, но не как представителя чего-то там — например, как основателя группы «Летопись», где в 70-е начинали будущие лидеры 80-х, — нет, Кошелохов здесь именно уникум. Вряд ли кто из вышеупомянутых авторов не затруднится с вопросом, когда он стал художником: ну там, в детстве, то-се… Кошелохов назовет точную дату: 2 ноября он нарисовал первую картину, а шел ему тогда 35-й год. До этого он успел побывать уже много кем — санитаром, водителем, строителем, достигнув наивысшего признания в качестве философа из «Сайгона», экзистенциалиста-самоучки. По характеру напоминая шестидесятника XIX века — те тоже были такие хиппаны, — Кошелохов опоздал стать шестидесятником в своем веке, оттого и сошелся с молодежью, которой суждено было заправлять делами уже в следующем десятилетии. На Кошелохова те смотрели как на гуру: человек достиг такого просветления, что, эмигрировав в 1978 году в Италию, спустя несколько месяцев вернулся в СССР — его внутренней свободе ничто не мешало. Так сказать, экзистенциально его творчество — это был чистейшей воды наив, в 70-е наивом как раз очень увлекались; именно так, наверное, «профессионалы» и воспринимали неофита Кошелохова: «Ребенок знает, что если смешать синий цвет с желтым, получишь зеленый, а я тогда и этого не знал. Мне говорят: похоже на Жоржа Руо; а я — кто такой Жорж Руо? — шел искать в библиотеку». Но стилистически — Кошелохов самостоятельно изобрел стиль будущих «новых диких», причем за несколько лет до «новых диких», и после такого говорить о наиве неуместно.

Он, заметим, едва первую картину нарисовал, тут же группу собрал, вот эту самую «Летопись» — искусство уже тогда воспринималось им как род социальной активности. Примерно так же, наверное, он представляет себе свой нынешний большой проект Two Highways — что-то неописуемо громадное, компендиум символики и прочей образности за всю историю человечества: пять тыщ квадратных метров живописи, для чего уже все готово, есть все эскизы, он их показывал лет пять назад в Манеже; сейчас — плюс компьютер, понятно — их стало больше. Нужно только триста тысяч долларов, десять помощников и полгода — но Борис Николаевич, будучи трезвым утопистом, вовсе не собирается тратить время на поиски всего этого: нет и не надо, не Александр Иванов. Он все-таки философ, его большие проекты — это еще и такое продолжительное «думу думаю», если что, обретающее смысл и в одном самом себе.