Требуется много краски, очень много, в три ручья течет, — идет в ход практически любая краска, от традиционных темперы и масла до, казалось бы, непригодных для художеств и неприятных глазу бытовых лаков. Плюс строительная пенка, которой замазывают щели, — с ее помощью очень натурально выходят кишки: выкрасить красным, и все. Мурад Гаухман хоть и член Союза художников, однако в первую очередь — мистик и язычник, создавший свой собственный, так сказать, кросскультурный пантеон и свою энциклопедию религиозных сюжетов, от древнеегипетской богини Бастет до древа познания и Святого Грааля. Материалы, следовательно, не очень важны; это как с пластмассовыми католическими иконами и полипропиленовыми буддами: важнее — образ. Помимо краски в ход идут малопривлекательные вещи, как то: ржавая проволока, консервные банки, специально обработанные лаком куски мяса и дохлые крысы… Выходит о-очень мрачное искусство, прямо-таки омерзительное искусство, на которое невозможно смотреть — и не смотреть тоже невозможно. Притом что заподозрить Гаухмана в расчетливом «выделывании» как-то даже не приходит в голову. Достаточно ознакомиться с текстами, которые он пишет (на выставке их даже читать не нужно будет, придумана специальная аудиоинсталляция). Сразу понятно — все это от души.
Мурад Гаухман практикует (справедливости ради надо сказать, что не пропагандирует) подход в духе Тимоти Лири. Про разного рода измененные состояния знает не понаслышке. Его работы правда напоминают тот самый интерперсональный опыт, который можно получить при помощи, скажем, холотропного дыхания (рекомендуем) или ЛСД (не рекомендуем), реинкарнируя, согласно теории, воспоминания своих прежних жизней. А заодно выявляя все личностные проблемы — страхи, нереализованные желания и прочее. Мурад Марксэнович Гаухман-Свердлов, например, утверждает, что в одной из прошлых жизней он был полковником Тиббетсом — тем, что сбросил атомную бомбу на Хиросиму. Полковник помер лишь недавно, а Гаухману уже под пятьдесят, но это неважно; очевидно, что Музей сновидений мимо такого пройти не мог.