Выставка

Эрос. Времена и лики

Эффект произнесения слова «жопа» почти равен эффекту от лицезрения этой самой жопы воочию; вариант «женская жопа» звучит и вибрирует в воображении едва ли не эротичнее, клянусь, чем самые смелые кадры пятой точки, которые удалось собрать Марине Борисовне Джигарханян, куратору Манежа. Начиная картинками для подбадривания нижегородских купцов конца позапрошлого века и заканчивая современнейшими современниками, которые от эстетики нижегородских купцов ушли недалеко, Марина Джигарханян, давайте будем справедливы, творит невозможное. Потому что пошлее эротической фотографии — точнее, подходцев к ней — может быть, наверное, только выставка эротической фотографии. Со своими собственными подходцами. Куратор Джигарханян не побоялась и, невзирая на предубеждения, выставку «Эрос. Времена и лики» таки собрала. Хоть, против обещанного, ни ликов на ней, ни поступи времени не видать. Ей-ей, со времен Беллока в этой отрасли ничего особенного не произошло. Да и не могло. Откуда? Что-то изменилось? Свет начал падать на округлости как-то иначе, нежели падал до сих пор? Не начал. «Свет» и «эротика» вообще понятия где-то глубоко противоположные; подглядывание как метод и фиксация как метод отличаются как «нельзя, уйди вон отсюда» и «лечиться надо» — эротическая фотография, будучи издревле почтеннейшим жанром фотоподсматривания, никогда не забывала о собственной, что ли, техничности, вполне сравнимой с техничностью фотографии на паспорт. Позы — вечные; а то, что этими позами предъявляется, — вечнее еще и еще. Даже если не обращаться к специалистам этого рискованного жанра, у каждого фотографа всегда что-нибудь эдакое найдется в загашнике. Хоть жопой жуй, что называется. Не станем ловить за руку куратора с просьбой объяснить разницу между «эро» и «порно» — а также с вопросами, что хотел сказать художник. Марина Борисовна и так смогла все же навлечь непротивных авторов вроде целой компании греков — кажется, единственных, кто смог в заявленной теме обрисовать какой-то интим — близость не как расстояние между объективом и телом, а как поистине тепло. Или вот итальянец Уго Несполо, года два назад выставлявшийся в Академии художеств как веселый профессор-картинщик. «Чего-то, наверное, особенно хотелось, но не смоглось?» — спрашивала «Афиша» у куратора, подразумевая, что, может быть, кого-то хотелось по-настоящему, вот типа Беллока или Араки. И куратор, помолчав, отвечала с нотой раздражения в голосе: «Да, хотелось оригинальности».