Что пишут критики про «Елки последние», «Т-34» и «Мэри Поппинс возвращается»

«Елки последние»

Ольга Касьянова, «Искусство кино»:

«Проект был задуман как долгожданное обновление, как попытка свергнуть тридцатилетнюю новогоднюю гегемонию пьяного Лукашина и заменить его чем-то посовременнее. Сначала Бекмамбетов попытался сделать это буквально, сняв продолжение истории Жени и Нади, но безуспешно. Тогда на роль новой парадигмы взяли альманах «Реальная любовь», хитовый фильм начала нулевых от британца Ричарда Кёртиса, который написал «Четыре свадьбы и одни похороны», «Ноттинг Хилл» и, по сути, стал соавтором идеологии «клевой Британии».

«Реальную любовь» до сих пор смотрят в самолетах, вылетая в конце декабря в праздничную заграницу, так что эта история и сам Кёртис, который изменил имидж целой страны, — идеальная ролевая модель для того, чтобы перезапустить священный новогодний ритуал.

Но ирония судьбы в том, что «Реальной любви» из франшизы за семь серий так и не вышло, зато «Елки последние» нашпигованы кадрами из шедевра Рязанова, как рождественская курица, что подсказывает нам: то была не ненависть, а лишь попытка избавиться от любовной одержимости, которая с треском провалилась. Избавиться от Лукашина невозможно».

Антон Долин, «Медуза»:

[«Елки»] не менялись. Менялась реальность. Оттого последняя серия может даже показаться трогательной. Уютный мирок многонациональной страны-семьи — утопия, в которую хотелось бы верить. В начале закадровый Хабенский замечает, что в канун Нового года «нужна вера» — но вместо золотых куполов нам показывают Веру Брежневу, и мы смеемся с облегчением. В конце именно она, почти не изменившаяся за 10 лет, поздравляет всех с наступившим Новым годом. Это тоже утешает. Хорошо хотя бы на полтора часа оказаться в выдуманной России, где нет войны и санкций, пенсионной реформы и яростной пропаганды, ненависти и нищеты. А вместо всех политиков и начальников — популярная певица».

Василий Степанов, «Сеанс»:

«Ёлки» от своего начала были так просты, что их так и тянуло в чем-то уличить. Ну хотя бы на уровне постеров. Что-то в них зашифровано. Первые «Елки» — это что? На плакате то ли имперский линкор заходит на морозную планету Хот, то ли «Клином красным бей белых» Эль Лисицкого. Предчувствие гражданской войны? Торжество реванша? Или вот, например, «Елки 3» — две головы в одной шапке и слоган «Вместе теплее» — не о пополнении ли это Таможенного союза Арменией и Кыргызстаном? А еще эти странные шуточки: «Из космоса наша планета кажется такой маленькой, а наша страна такой огромной, что непонятно, как она там помещается…» Издеваются и не особо скрывают: «Как же нам повезло! Мы живем в хорошее время и в самой прекрасной стране, вот, например, в Петербурге как всегда солнечно…».

Мария Кувшинова, «Киноафиша»:

«Сюжетные линии в «Елках» всегда строились вокруг невозможности коммуникации, неспособности говорить и попытке преодолеть эту неспособность коллективным усилием (на этот раз врача из Нижнего Новгорода всем миром будут пытаться помирить с отцом). Проект, возникший в 2010-м году, с самого начала имел не только коммерческие, но и смысловые (и даже политические) амбиции — быть скрепой, соединять людей и пространства под предлогом большого, семейного, общенационального праздника.

Место действия «Елок», перескакивающих из Петербурга в Якутию, из Перми в Калининград — воображаемая единая Россия, лишь отчасти похожая на реальную страну с очень плохо развитой и очень дорогой внутренней логистикой. На глобусе в прологе наша часть света всегда показывается ярко-освещенной, даже на тех обширных площадях, где, очевидно, никогда не ступала нога электрика. Так выглядит Россия в альтернативной «вселенной "Елок"» (термин, которым пользуются сами создатели).

Вселенной, населенной единственно возможными на этой территории супергероями с единственно доступной суперспособностью — на Новый год совершать безумные по своему идиотизму подвиги».

«Т-34»

Максим Сухагузов, «Афиша-Daily»:

Гонка за бодрой картинкой натыкается на идеологический диссонанс: насколько целесообразно и правильно показывать войну как захватывающий «Форсаж» на танках в IMAX для школьного возраста? Не становится ли фильм при этом столь опасной экранизацией популярной поговорки «1941–1945. Можем повторить»? Сама лента не дает на эти вопросы однозначного ответа, соединяя в себе буквально два фильма одновременно.

Двуглавая драматургическая конструкция подчеркивается главным конфликтом фильма — лучший танкист Германии против лучшего танкиста русской армии.

Они как будто один человек, зеркалящий сам себя по другую сторону баррикад (как же Клаус обрадовался, узнав имя Николая, ведь он тоже Николаус). Ведь авторы сшили воедино разные исторические сюжеты: первая часть в духе «300 спартанцев» отсылает к реальному подвигу танкистов в битве за Москву, а вторая часть про побег из концлагеря — к военной героике о танке в Ордруфе, про который уже был снят советский фильм «Жаворонок».

Егор Москвитин, «Esqure»:

«Т-34» — это сказка, а в сказках герои всегда находят способ именно перехитрить, а не перебороть зло. И логика легенды позволяет фильму освободиться от многих условностей и двигаться к цели быстрее. Дуэль нашего витязя с немецким рыцарем — очевидное переложение предания о поединке Пересвета и Челубея на Куликовом поле. На одноименной картине Михаила Авилова русское войско находится в глубине композиции, а татарское — чуть ближе, и нарисовано оно, как ни странно, куда ярче и разнороднее.

В этом есть замысел: тихое спокойствие русских свидетельствует об уверенности в победе, а пестрая суета захватчиков — об отчаянии накануне краха.

Так же устроена и композиция фильма: многие немцы в нем эксцентричны, как и положено силам зла. Если бы «Т-34» нужно было судить по тем же стандартам, что и фильм «Ярость», то наш танк бы, пожалуй, заглох — особенно когда пришла бы пора сравнивать проработку женских персонажей. Но это не психологическая драма, а сказка. Поэтому и фашист, бросающий перчатку из танка, и принцесса в заточении, решающая сбежать с добрым молодцем, смотрятся в ней уместно. А харизма Ирины Старшенбаум и Винценца Кифера придают условным персонажам достаточную психологическую глубину».

Николай Корнацкий, «Искусство кино»:

«В отличие от предыдущих гусеничных релизов этого года — пресного «Несокрушимого» и дичайших «Танков» — здесь действительно хорошо разыграна драматургия. Был ли этот побег на танке в реальности, или нет, — до сих пор неизвестно. Первая информация о подвиге появилась в 1960-е со ссылками на очевидцев, но подробностей и имен участников никто точно не знал, а сюжет проник в советский масскульт. Пьесу по его мотивам поставил Анатолий Эфрос в «Ленкоме», был снят симпатичный боевик «Жаворонок», отобранный в каннский конкурс.

Словом, у Сидорова-сценариста не было строгих обязательств перед материалом, и он переписал историю как противостояние профессионалов — двух достойных противников, которыми, помимо серьезных мотивов, движет обычный азарт, знакомый всем дворовым мальчишкам.

А понятная человеческая мотивация — это ахиллесова пята практически всех наших военных фильмов последних лет. Даже снятых из лучших побуждений. Сценаристы как будто боятся искать себя в великих дедах и прадедах, предпочитая почтительную дистанцию. Сидоров не побоялся».

«Мэри Поппинс возвращается»

Антон Долин, «Медуза»:

«Игра стоила свеч, хотя вышла не целиком удачной. Допустим, эпизод с нырянием в гигантскую ванну получился чересчур «картонным», похожим на советские телепередачи для дошкольников, зато сцена с ночным путешествием по анимационной фарфоровой стране выглядит очаровательно. Танец фонарщиков кажется бесконечно монотонным, зато стопроцентно театральный эпизод в каморке доброй и — сюрприз! — русской ведьмы (ее играет малоузнаваемая Мэрил Стрип) срежиссирован блестяще. Маршалл намерено нарушает законы логики и физики: в финале все его герои взмывают в небеса на воздушных шариках, на каждого по одному шару, и это выглядит противоестественно, а потому волшебно».

Юлия Шагельман, «Коммерсантъ»:

«Говорят, что подражание — самая искренняя форма признания. В таком случае Роб Маршалл явно хотел выразить свою признательность авторам предыдущей «Мэри Поппинс», практически покадрово пересняв ее — только в более ярких цветах и с новой музыкой.

Особенно это заметно на примере музыкальных номеров, представляющих собой незначительные вариации на темы пятидесятилетней давности.

Как говорится, найдите десять отличий: вместо рисунка мелом на асфальте дети, няня и вездесущий Джек попадают в рисунок на вазе (как в оригинале, съемки живых актеров в этих сценах совмещаются с 2D-анимацией), вместо чаепития на потолке устраивают танцы в перевернутом вверх ногами доме, трубочистов заменили фонарщики, а в финале в небо взмывают не воздушные змеи, а воздушные шары. Сами по себе эти эпизоды поставлены с должным голливудским профессионализмом (хотя в музыкальном смысле бледноваты), и актеры, особенно Блант и Миранда, исполняют свои партии с непритворным энтузиазмом. Однако фильму, целиком построенному на чужих идеях, не хватает именно того, о чем так часто говорит его главная героиня, — фантазии и умения смотреть на вещи под необычным углом».

Вера Аленушкина, «TimeOut»:

«В нашем прокате мюзикл будет идти в двух вариантах: дубляж и субтитры. По возможности выбирайте второе. Потому что в дублированной версии песни дублируются тоже. И тогда вы, во-первых, не услышите голосов актеров, например, Мэрил Стрип и Колина Ферта, а во-вторых, будете наслаждаться песенными фразами типа «если жизнь тебя добила, притворись, что ты светило». Один раз эдакое словесное чудо можно пропустить мимо ушей, но когда оно повторяется в виде куплета раз пять — желание притворяться светилом медленно гаснет».