Спектакль

Поющие призраки

Достаточно побывать на одной репетиции режиссера Праудина, чтобы понять, как ему удалось, имея весьма призрачную крышу над головой, сохранить рядом всех союзников-актеров, что вслед за ним покинули ТЮЗ. Праудину, пожалуй, единственному из нынешних петербургских постановщиков, подойдет определение режиссера-сочинителя. Праудин придумывает истории. Тут хочется цитировать Терца (о Пушкине): «У Александра Сергеевича руки чесались при виде вакансий в деле сюжетостроения. Всемирно знаменитые мифы на глазах обрастали свежими, просящимися на бумагу фабулами. Любая вошь лезла в Наполеоны». Собственно про эту вошь Праудин поставил еще в ТЮЗе спектакль «Покойный бес», где пушкинский графоман Белкин попадал в капкан собственных фантазий и умирал от руки своего же героя. Теперь, судя по репетициям, история о Наполеоне. Настоящем. Только женского рода.

В центре огромного репетиционного зала на стуле сидит крошечная женщина в черном. Тем, кто не рос в ТЮЗе Корогодского, не видел Ирину Соколову в роли Кошки, Тимме или Маленького Принца, она, возможно, покажется слишком нежной, слишком миниатюрной для роли Ахматовой. Но это до тех пор, пока она не произнесет: «Что мне вихрь Саломеиной пляски, что мне поступь Железной Маски, я еще пожелезней тех…» Праудин так честно и говорит, что идея поставить ахматовскую «Поэму без героя» родилась именно потому, что «роль для Соколовой уж больно подходящая». Впрочем, для актрисы, которая в сокуровском «Молохе» сыграла Геббельса (а не Леонид Сокол, как значится в титрах), трудно найти неподходящую роль. Ее таланту по силам любой образ.

Соколова (Ахматова) соберет в новогоднюю ночь 1941 года в Фонтанном доме «своих мертвецов»: призраки Гумилева, Кузмина, Маяковского, Блока и Мейерхольда. Они будут петь свои стихи на оригинальную музыку и стараться свести сюжет к беззаботному и пикантному ночному бдению вроде гуляний в «Бродячей собаке» 1913-го, а она, путешествуя из прошлого в будущее, — размышлять о поэтах, о роковой значимости их грехов и о том, почему Петербург меньше чем за тридцать лет дважды — в 1919 году и в блокаду — чуть не превратился в город мертвых. История нынче сочиняется об этом.