Спектакль

Настасья Филипповна

Совсем недавно мне в компании одногруппников посчастливилось побывать на необычной сценической трактовке знаменитого романа Федора Михайловича Достоевского «Идиот». Постановку московского режиссера Сергея Стеблюка по пьесе московского же драматурга Николая Климонтовича мы увидели на сцене петрозаводской «Творческой мастерской» театра драмы Карелии. Увиденная нами творческая интерпретация романа называется – «Настасья Филипповна», что сразу указывает нам на ключевую фигуру постановки. Мало кто сомневается, что Настасья Филипповна – один из самых ярких и неоднозначных женских образов Достоевского. Но насколько оправдан именно такой акцент в прочтении великого и многогранного произведения классика? Режиссер и весь творческий коллектив предлагают зрителю самому ответить на этот вопрос.
Спектакль выдержан, на первый взгляд, в довольно минималистическом стиле. Минимум декораций и концентрированная выжимка действующих лиц. Но этот мнимый минимализм полностью окупается в атмосфере камерного театра. Количество действующих лиц не влияет на раскрытие сути ярчайших и самых важных событий бессмертного романа. Эмоциональные и точно подобранные диалоги, как и ярчайшая игра актеров, помогают восполнить недостаток сцен и персонажей. Скромность декораций перевешивают великолепно проработанные костюмы и музыкальное оформление. Сюжет по замыслу автора обыгран в классическом варианте, здесь вы не увидите модного эпатажа и современных театральных тенденций с навязыванием «своего видения» классики. Диалоги и образы максимально приближены к тексту романа, что не может не радовать, так как это позволяет не отвлекаться на внешнюю составляющую, а погрузиться в бурю противоречивых эмоций и поступков героев.
Несмотря на то, что в соответствии с названием спектакля, постановка в основном о Настасье Филипповне, присутствия ее на сцене немного. В основном это первое действие, где мы видим сцену дня рождения Настасьи Филипповны. Но постоянного присутствия на сцене главной героини и не требуется. Настасья Филипповна в исполнении заслуженной артистки Карелии Виктории Федоровой приковывает внимание с первых секунд спектакля и не оставляет равнодушным до самого конца. Хотя в последнем действии мы не слышим от нее ни слова, и лишь взгляд «мертвой героини» заполняет гнетущую безысходность финала. Сценическое мастерство Виктории Федоровой позволяет очень глубоко прочувствовать ее героиню. А она очень разная: искусственный смех и самоуничижительный эпатаж в начале и глаза, полные христианской боли и печали, в третьем действии. Многие со мной не согласятся, но глядя на игру Виктории Федоровой, я невольно вспомнил известную роль Миледи Маргариты Тереховой в старых добрых советских «Трех мушкетерах». Не буду проводить параллели между героинями, они пересекаются очень отдаленно, как в общечеловеческом смысле, так и в литературном. Но восприятие актерской палитры Виктории Федоровой навело меня именно на такую аналогию.
Первые сцены с участием князя Льва Николаевича Мышкина в исполнении Дмитрия Максимова вызвали у меня несколько противоречивые эмоции. Возможно, это связано с тем, что мы привыкли видеть Льва Николаевича «положительно прекрасным человеком», молодым и кристально наивным. Дмитрий Максимов же предстает перед нами человеком в годах, пережившим многие лишения и с обветренной душой. Но постепенно это ощущение отходит на второй план, а остаются только живые нервные пальцы и бездонные, полные сострадания и чужой боли глаза. И возможно, что именно немолодой Мышкин – это одна из авторских «задумок». Ведь не зря в одном из диалогов Лев Николаевич говорит: «Для вас я как ребенок. И сейчас, и в шестьдесят лет ребенком буду». Не имеет значения в данном контексте фактический возраст и внешность «положительно прекрасного человека». Ведь такие человеческие качества князя, как сопереживание чужим страданиям, нравственная чистота, всепрощение и патологическое неумение лгать, имеют одинаковую цену, как в возрасте Христа, так и в любом другом. И даже худоба, искусно подчеркнутая художником костюмов, и некоторая болезненность героя Дмитрия Максимова выводят нас на мысли о Христе, а каждый диалог князя в спектакле – своеобразное восхождение на Голгофу.
Напротив, с первого появления на сцене Творческой мастерской Владимира Колганова в роли Парфена Рогожина не возникает сомнений, что это именно он – разбойник и наследник миллионов. Рогожин полон сил и разрушительной, губительной энергии. На сцене Владимир Колганов настолько гармоничен и самобытен, что даже в отсутствии подельников Рогожин передает в зал ощущение разбитного балагана и молодецкой удали. Поражает также неограниченность актерского инструментария Владимира. За те мимолетные два с лишним часа, что идет спектакль, мы видим в Рогожине столько эмоций, борьбы и метаний, что нельзя не отдать должное уважение мастерству актера. Вместе с Рогожиным на сцену выплескиваются мощь молодости и неистовство ревности, щедрость и злоба, неподдельная глубина и боль персонажа. И не случайно в одной из сцен сделан акцент на ноже, который Рогожин прячет в Библии. Это в какой-то мере и есть образ самого Рогожина. Не могу также оставить без внимания две ключевые сцены спектакля с участием Парфена: обмен нательными крестами с князем и признание Рогожина в убийстве. Последняя сцена во многом является «разрезанием живота» перед зрителем, о чем говорилось в одном из диалогов спектакля. «Знаете, Афанасий Иванович, это, как говорят, у японцев в этом роде бывает, обиженный там будто бы идет к обидчику и говорит ему: «Ты меня обидел, за это я пришел распороть в твоих глазах свой живот», и с этими словами действительно распарывает в глазах обидчика свой живот.»
Не могу обойти стороной и работу над сценографией и костюмами. Известный петербургский художник Михаил Воробейчик с огромным уважением и любовью подошел к делу. Все костюмы и окружение отличаются предельной деликатностью и проработанностью. Прекрасно переданы и дух времени, и характер каждого персонажа. Настасья Филипповна в первом действии предстает перед нами в шикарном платье с множеством юбок, украшений и узоров, что очень соотносится с перепадами настроения и эмоций героини. В конце спектакля мы видим ее в белом платье – она то ли невеста, то ли призрак. Великолепный кафтан Рогожина и мешковатый костюм Льва Николаевича, упомянутый выше, сменяются в финале на одинаковые строгие костюмы, что роднит их еще больше. И все эти глубокие сценические приемы преумножаются пронзительным звуковым и световым сопровождением.
Покидая спектакль, я подумал, что невозможно остаться равнодушным, когда перед тобой так «распарывают» душу. Очень сильная постановка великого романа Федора Михайловича Достоевского.