До сих пор пьеса и ее герои ассоцировались у меня только с известной театральной байкой советских времен, когда Треплев должен был застрелится в финале, но у техников что-то заклинило, и Евстигнеев-Дорн возвратился из-за кулис с фразой: "Треплев... повесился!". После чего раздался долгожданный выстрел. Пауза. Не меняя трагического голоса, Евстигнеев уверенно закончил: "...и застрелился!". Современные "Чайки" предпочитала не смотреть, дабы не разрушать очарования от этого рассказа.
На постановку "Школы современной пьесы" попала случайно, но до сих пор не раскаиваюсь.
Начать с того, что сценических площадок в "Чайке" две. Соединяет их длинный подиум, по которому герои носятся туда-сюда с приличной скоростью, так, что если нечаянно споткнутся или кто из зрителей поставит подножку, травмы не миновать. Пока на одной сцене идет действо, на второй тоже что-то происходит. Так что зрители оказываются практически во власти стереофонического звучания.
Актеры обращаются со словами как с малыми и глупыми детьми: репликами говорят одно, тоном - другое. Ирина Алферова-Аркадина с чеховским текстом на устах выполняет гимнастические пируэты на турнике. Альберт Филозов-Дорн чересчур насмешливо за всем этим наблюдает. Владимир Качан -Тригорин то и дело говорит интонациями Сергея Юрского, с которыми тот читает стихотворение "Муха" Бродского (такое задумчивое монотонное бормотание без ударений в словах.) Плюс качановская искра в глазах, теребение бороды и мимика Михаила Задорнова. Все это придало бесхребетному Тригорину какой-то запредельный шарм.
То, чем спектакли режиссера Райхельгауза отличаются от всех остальных давно и очень хорошо объяснил все тот же Качан:
"Во-первых, минимум треть спектакля проходит в темноте, едва различимые силуэты артистов что-то тихо говорят, что придаёт действию неповторимый флёр интимности и домашнего обаяния. Во-вторых, это самодеятельное пение и танцы с постоянной оговоркой: «для драматических артистов». Некоторые критики всерьёз обсуждают то, что Васильева поёт несколько хуже, чем М. Кабалье, а Филозов всё-таки уступает в танце М.Барышникову. И, наконец, третья особенность почерка мастера - это обязательный для каждого спектакля летальный исход в финале. Кто-то должен умереть. Даже в детском спектакле «По поводу обещанного масла» - это масло в перспективе будет съедено и в конечном итоге превратится известно во что, а значит погибнет".
"Чайка" получилась во всех смыслах атмосферная. Конечно, тут больше Райхельгауза и все-всех-всех, чем Чехова с его трагикомическим реализмом. Но мне, в большей степени поклоннице домашнего балагана с перемигиваниями актеров, нежели классического театра, все это по душе!
Полюбоваться качановским Тригориным я схожу еще не раз. Кроме того, мне не терпится снова увидеть любимую Татьяну Васильеву, которая чередуется с Алферовой в роли Аркадиной. И послушать ее низкое грудное: "Мой бедный-бедный мальчик. Ты звал меня, но я была увлечена собой!" Даже если она будет при этом еще плясать, петь и подтягиваться на турнике.