Почему «Отец» с Энтони Хопкинсом — чистое кино, и в нем нет ничего театрального

«Отец» Флориана Зеллера, — большой не только кинокритический, но и народный хит, что представляет собой очень редкий консенсус для той и другой стороны. Скажем, критики хвалят фильм за деликатность в освещении темы старческой деменции — и то, что режиссер превратил драму в камерный, так и хочется сказать самоизоляционный триллер про теряющего рассудок пожилого мужчину Энтони (Энтони Хопкинс), который не понимает, где заканчивается реальность, а где начинаются игры его воспаленного разума (а поскольку мы смотрим на происходящее его глазами, то мы тоже ничего не понимаем). Зрители же превозносят фильм за душевность, трогательность, острые вопросы и грандиозную игру Хопкинса. Впрочем, последний пункт отмечают и те, кому фильм не понравился. Однако виртуозное исполнение Хопкинсом своей роли вряд ли можно записать в особые достижения фильма.

Сэр Энтони — великий актер, с чего бы ему играть плохо, а «Отец» — его большой бенефис, в котором артист и персонаж становятся неотличимы друг от друга: героя Хопкинса тоже зовут Энтони, а в качестве дня рождения актер называет свою дату рождения (в исходной пьесе все было иначе, но кому какое дело?). Однако если вывести Хопкинса за рамки уравнения фильма, то что останется в сухом остатке? Голый концепт, на который намотали полтора нескучных часа. Спору нет, «Отец» снят мастеровито, а местами и вовсе вдохновенно, у него безупречный ритм, тайминг и сразу две Оливии (Колман и Уилльямс!) в распоряжении. Он держит в напряжении, это не слезовыжимательная драма, а скорее даже жанровое кино, настоящий психотриллер, пусть и с лобовыми метафорами (например, напротив квартиры главного героя есть магазин под названием «Авалон», «остров забвения» — тонко!). Однако в финале этой захватывающей картины невольно начинаешь задаваться вопросом, а о чем это все? И не находишь ответа. По большей части «Отец» — фильм драматурга (каковым Зеллер по первой профессии и является, да и еще очень успешным), а не режиссера (за режиссурой стоит идти на «Землю кочевников» Хлои Чжао). В отличие от «Любви» Михаэля Ханеке, снятой на схожую тему, картина Зеллера не оформляется в какое-то законченное, осмысленное высказывание, но, учитывая то, что для драматурга это режиссерский дебют, его стоит признать успешным. Только вряд ли лента заслуживает такого количества восторженных дифирамбов в свой адрес: есть ощущение, что ее все же несколько перехвалили. Впрочем, раздражает даже не это, а эпитет, который чаще всего, в том числе и кинокритики, применяют к картине: театральный, театральный — ах, какой театральный фильм! Эпитет, который уже давно является жутким штампом и который необходимо подвергнуть обструкции.

Если под театральностью (или, что еще хуже, «театральщиной») имеется в виду камерность, ставка на текст и актерскую игру, то эти три качества уже давно не являются вещами, характерными только для театра, — и это если мы говорим про театр традиционный, драматический, потому что современный постдраматический театр в своем отказе от фигуративности (жизнеподобия) и нарратива (сюжета) гораздо ближе к совриску, современному искусству,  инсталляционности, чем к «Современнику», РАМТу и Театру имени Ленсовета, где идут российские постановки пьес Зеллера. Театр — это прежде всего пространство (лес, улица, завод, остров или традиционная «коробка»), а кино — это монтаж, и в этом смысле «Отец», конечно же, чистое кино, потому что благодаря галлюциногенному, выбивающему почву из-под ног монтажу Зеллер делает то, что ему никогда бы не удалось сделать в театре: пробует на ощупь границы реальности. Просто в силу технических свойств финал «Отца» на экране смотрится гораздо эффектнее и обескураживающе, чем в театре, — это и есть та самая магия кино, которая возможна только на экране. 

А что касается текста, упора на актерскую игру и камерность, то кинематограф давно уже апроприировал эти три вещи, они давно не принадлежат только театру. Но поскольку в массовом сознании театр ассоциируется в лучшем случае с антрепризой, «Отец», к сожалению, обречен на сравнения с этим видом искусства. Но людям, которые кое-что видели у Ромео Кастеллуччи, Яна Фабра, Кшиштофа Варликовского, Пины Бауш, Роберта Уилсона, Кристофа Марталера, Люка Персеваля, Томаса Остермайера, Тадеуша Кантора, Арианы Мнушкиной, Анны Терезы де Кеерсмакер, Анатолия Васильева и, конечно, Хайнера Геббельса, известно, что театр возможен не только без текста, но и (шок-контент!) вообще без людей. Вот вы можете представить себе «Отца» без Энтони Хопкинса? Вот и я нет.