«Кинотавр-2021»: российские «Паразиты» и хоррор про Медею

Актер Григорий Добрыгин все меньше снимается и все больше снимает сам. Пару лет назад на фестивале он показал свой дебютный полный метр «Sheena667» про автослесаря, влюбившегося в вебкам-модель, а в этом году привез самоизоляционную драму «На близком расстоянии», рассказывающую, подобно южнокорейским «Паразитам», про классовое неравенство. По сюжету известная актриса Инга Гринер (Ксения Раппопорт) во время пандемии ковида обнаруживает у себя на пороге потерявшего сознания безымянного курьера из доставки еды (Нурбол Уулу Кайратбек) и решает приютить его на время — с неожиданными последствиями.

Добрыгин не зря читал на съемках «Заметки о кинематографе» Робера Брессона, о чем честно сообщает на финальных титрах. У великого француза российский режиссер позаимствовал аскетичный минимализм и статичные мизансцены, а также неспешный ритм повествования (обычно подвижная камера операторки Ксении Середы тут как никогда спокойна). «На близком расстоянии» медленно разгоняется, плюс в самом фильме так мало всего происходит, что в постановочной манере Добрыгина можно увидеть некоторое пижонство, а то и позерство. И это позерство было бы невыносимым, если бы у него не было таланта. А он есть, как и тяга ко всему нелепому, абсурдному и трансгрессивному (напомним, что его дебютная короткометражка «Измена» была про человека, влюбленного в собственную руку). Надо сказать, что эта страсть к выходу за пределы социальной нормы, склонность ко всему чудному и необычному роднит Добрыгина с Йоргосом Лантимосом («Клык», «Убийство священного оленя») и другими режиссерами из странной греческой волны, которые препарируют общественные нравы в духе Беккета, Кафки, Ионеско.

В «На близком расстоянии» тоже хватает странностей (особенно в поведении героини Раппопорт, которая играет карикатуру на саму себя), но при этом фильм содержит явный остросоциальный комментарий, посвященный взаимоотношениям первого мира с третьим. Инга, подобно героине «Страх съедает душу» Райнера Вернера Фассбиндера, впускает к себе трудового мигранта, выходца из Средней Азии, но не ради секса, а то ли из жалости, то ли ради хайпа, ведь, совершив благородный поступок, актриса не забывает напоминать о нем в социальных сетях. При этом эпидемия коронавируса олицетворяет собой не только чуму эпохи цифрового Средневековья, но и ситуацию, в которой люди стали ближе друг к другу — но ближе ли? Даже сближаясь с мигрантом, еще мальчиком, привилегированная актриса все равно продолжает держать по отношению к нему социальную дистанцию, вплоть до финала, который неожиданно расставляет все точки над «i».

Как и якутская драма «Нуучча» Владимира Мункуева, которая тоже была показана в конкурсе «Кинотавра», «На близком расстоянии» прочитывается как произведение антиколониальное, но менее прямолинейное. Из-за того, что фильм Добрыгина намеренно лишен внятного месседжа и по большей части представляет собой набор бытовых сцен, он открыт для гораздо большего количества вчитываний, интерпретаций, трактовок, объяснений.

Режиссер Александр Зельдович известен прежде всего тем, что снимает фильмы раз в десять лет и на букву М: «Москва» (2000), «Мишень» (2010), «Медея» (2021). А еще тем, что он, кажется, хочет стать российским Стэнли Кубриком (из десяти его любимых фильмов, которые он назвал «Афише», почти половину составляют картины этого режиссера). Как и Кубрику, Зельдовичу свойственны холодный формализм, монументальный киноязык, тяга к модернизму (не очень актуальному сейчас художественному направлению) и внимание к саунд-дизайну. Тревожную, волнующую, восхитительную музыку к «Медее» записал композитор Александр Ретинский, а исполнил оркестр musicAeterna под управлением Теодора Курентзиса.

«Медея» — впечатляющая постановка если не по содержанию, то по исполнению. На «Кинотавре» особенно было видно, насколько она уровнем выше всей остальной конкурсной программы. Еще это первый фильм, поставленный Зельдовичем по собственному сценарию (сценарии к «Москве» и «Мишени» написал Владимир Сорокин). И если «Москва» была про «трех чеховских сестер», все-таки переехавших в столицу, «Мишень» — антиутопией про то, что надо бояться собственных желаний, то «Медея» — это современная интерпретация древнегреческого мифа и античной трагедии Еврипида. По сюжету девушка (невероятная Тинатин Далакишвили) безумно влюблена в бизнесмена Алексея (Евгений Цыганов), чей бизнес в частности замешен на бетоне, — настолько безумно, что она во имя этой любви готова принести в жертву брата, двоих своих детей (мальчика и девочку) и что только не.

«Мишень» была сайфаем по жанру, а «Медея» — по духу. В главных героях и пейзажах нового фильма Зельдовича постоянно мерещится что-то инопланетное (пустыня как будто бы позаимствована из «Дюны», а огромный извращенец, появляющийся ближе к финалу, похож не только на барона Владимира Харконнена, но и на Джаббу Хатта из «Возвращения Джедая»). Картина балансирует на грани между драмой и хоррором, во второй половине превращаясь уже в чистый фильм ужасов — такое себе даже Ларс фон Триер не позволял. У фильма немало достоинств: красивая, гипнотическая картинка, поразительные актерские работы (солирует Далакишвили, бесстрашно играющая девушку, пускающуюся во все сексуальные тяжкие), увлекательный, держащий в напряжении сюжет. При этом нельзя не сказать, что это очень фаллоцентричное искусство, в котором женщина бесконечно раздевается и выступает в роли сосуда зла. Главная героиня путает любовь с маниакальной одержимостью, в конце буквально превращается в дьявола (большая часть действия происходит в Израиле, а разговоры о религии занимают весомую долю повествования).

Бывают ли такие женщины, как героиня Далакишвили? Безусловно. Но, возможно, они заслуживают другого взгляда на свою историю. Есть ощущение, что феминистки сейчас съедят Зельдовича с потрохами (и, в общем-то, за дело), но также невозможно не заметить, что ничего более мощного по силе кинематографического воздействия в этой программе «Кинотавра» еще не показывали и, быть может, больше не покажут.