Драматический |
16+ |
Игорь Коняев |
15 марта 2008 |
2 часа 45 минут, 1 антракт |
Перво-наперво взгляд упирается в стену с тремя двустворчатыми дверями, не по человечьей мерке сделанными, у которых даже громоздкие ручки — на уровне человеческого лица. Когда двери распахиваются, видны залитый солнцем пляж, цветущие сады, белые террасы. Когда закрыты — персонажи и зрители погружаются в тесное, тусклое, затхлое пространство с единственным диваном, освещенное одинокой свечой. То есть из сценографии должно быть очевидно, как мал и убог человек даже в доме своем, не говоря уже о бескрайних просторах за его стенами. Концептуально, ничего не скажешь. Но концептуальность ограничивается декорацией Владимира Фирера, а разыгрывается в ней пошлый адюльтер: она закрутила романчик с молоденьким соседом, неожиданно вернулся муж, сосед предложил 150 тысяч отступного (по тем временам — целое состояние), муж деньги взял, она с соседом отбыла в Феодосию, а в итоге, наигравшись, вернулась к супругу — и они уже вместе продолжили грабить влюбленного дурачка… На афише, правда, значится Чехов, но от Чехова тут только слова — ни нежной чеховской иронии, ни тщательности в деталях, ни интереса к человеку не сыскать, как ни старайся. Выходит нудный анекдот о пустых людях, в котором никто никого не любит и ничего по-настоящему не хочет, все только размахивают руками, устраивают истерики и произносят фальшивые тирады о ничтожестве — собственном и чужом.
Дважды мелькнет в треске слов и бессмысленности передвижений что-то узнаваемо-человеческое. Когда красивая и глупая неверная жена Лиза — Евгения Игумнова увидит на веранде соседней дачи своего маленького сына, оставшегося с отцом, — и вмиг ссутулится, съежится, как от удара, стиснет яблоко точеной ручкой в белой перчатке, протянет тоненько: «Мишенька…» — и замрет, и, словно убогая дворовая собачонка, будет не отрываясь глядеть туда, за ограду, не слыша и не замечая ничего вокруг. И еще когда пьяный, раздувшийся от богатства муж Иван Петрович — Владимир Богданов завьется мелким бесом вокруг плачущей жены, твердя, что подлец он, что продал ее, за деньги продал, — и будет то обнимать Лизу по-отечески, то отталкивать, но так и не сможет отказаться от денег, которые плывут к нему в карман, пока жена остается с любовником.
Все прочее — мимо зрителя. Блудливая самочка скачет туда-сюда и бестолково щебечет. Ее муж перемещается по сцене медвежьей поступью, рокоча монологи. Резвый кудрявый влюбленный по фамилии Грохольский — Виталий Крылов, истеричный, как провинциальная институтка, дергается и захлебывается словами, произносимыми с одинаковой надрывной интонацией — что в любовном признании, что в предсмертном томлении (он было вздумал стреляться, но и этого не смог сделать), что в лирической сцене с видом на море. Ближе к финалу он еще и скверно поет. Добавьте сюда еще двух вульгарнейших кокоток, мешающих французские слова с нижегородской интонацией, и вы получите полное представление о новом спектакле Игоря Коняева, который, между прочим, более десяти лет назад получил диплом режиссера из рук Льва Додина. Кстати, Коняев умудрился вывести на сцену еще и соседа-писателя в исполнении Евгения Иванова. Делать ему абсолютно нечего, кроме как выслушивать жалобы несчастного любовника, так что именно с его подачи возникает и крепнет с каждой минутой отвращение к маленькому человеку, хотя сострадание к нему мы вроде бы впитали с молоком матери.