Театральный провокатор Константин Богомолов, прогремевший недавно премьерой в МХТ «Идеальный муж. Комедия», годом ранее гремел — чуть тише — в Петербурге. Все мужские роли в его «Короле Лире» играют женщины, все женские — мужчины. Действие перенесено в Москву, в 1941–1945 годы. Лиром, который ассоциируется, ясное дело, со Сталиным, выходит на сцену Роза Хайруллина, вместо французского короля к Корделии сватается персонаж, представленный как «господин Заратустра, посол Европы в нашей стороне». И на сцене, эпизод за эпизодом, метафора за метафорой, трюк за трюком, в остро-ироничной и довольно безжалостной форме воскресают наши национальные генетические страхи: тоталитаризм, антисемитизм и все, что с ними связано.
Драматич еский |
18+ |
Константин Богомолов |
3 часа, 1 антракт |
Две краснокирпичные стены сходятся в глубине сцены, у лифта. На них висят портреты Лира — уникальной актрисы Розы Хайруллиной, нарисованные анилиновыми красками Энди Уорхола. Место действия между стенами, выстроенными художником Ларисой Ломакиной, будет обозначаться то Красной площадью, то Лубянкой, вынесут стол, выставят оливье, винегрет и водку — и будет здесь Георгиевский зал, накроют стол зеленой скатертью — и это уже Воробьевы горы. Героев представляет милая белокурая девушка в военной форме, актриса Алена Старостина. «На трибуну Мавзолея поднимаются…» — произносит она, выйдя к микрофону. Тут выясняется, что всех женщин в спектакле играют мужчины и, наоборот, сама Старостина — Эдмонда, незаконнорожденного сына главы Союза советских писателей Самуила Яковлевича Глостера, еврея (Ирина Саликова). Мужа старшей дочери Лира зовут — как начальника отдела кадров Маленкова (Ульяна Фомичева), мужа средней — как Буденного (Дарья Мороз). Первая сцена датируется маем 1941 года, последняя — Днем Победы. Безукоризненно честного Кента нет вовсе, зато есть красивая блондинка в мужском костюме — посол Европы в нашей стороне господин Заратустра (великолепная работа Татьяны Бондаревой). Встав в ряд лицом к зрителю герои характерным покачиванием правой руки приветствуют народ.
Московский режиссер Константин Богомолов соединил поп-артовскую картинку и лубочное существование актеров. Лир закатывает такую скоморошину, что дает сто очков вперед даже Мамонову в роли Грозного. Король болен раком. Но режиссер делает все, чтобы ни единой сентиментальной эмоции не возникло ни на сцене, ни в зале. На сцену выводится целый «раковый корпус»: ватага Лира — натуральные красные членистоногие, которых тот носит за собой в чемодане. Актриса у микрофона, выйдя из роли точно по рецепту Бертольда Брехта, объясняет: правящая верхушка — раковая опухоль государства. До абсурда на сцене доводится всякая идея, претендующая на смысл. Прежде других — семья (тут помогает Шекспир). Затем — война (сладострастие, с которым нация истребляет саму себя, подтверждают рецепты карательной психиатрии в московской клинике им. Сербского, пытки на Лубянке, представленные в стиле гиньоль, и оружие как фаллический символ). Жизнь и смерть упразднены (герои спектакля расхаживают по сцене даже с кишками наружу). Наконец, иконы в спектакле появляются в такой ситуации, что про веру и заикаться не стоит.
Лихо и с юмором затевая страшную сказку о главном, собственно, о конце света, режиссер виртуозно жонглирует стереотипами сознания, достигая нужного ему эффекта: к тому моменту, как Заратустра превращается в древнего пророка Зороастра, а Лир — в белокурую бестию, в общем-то, уже понятно, что право голоса по-настоящему имеют только мертвые, которые после холокоста писали даже не стихи (что, как известно, невозможно), а, как сказал бы основатель театра жесткости Антонен Арто, «посылали миру знаки со своих пылающих столбов». Выдающегося немецкоязычного поэта транслирует актриса, играющая Эдгара Самуиловича Глостера, — такую Юлию Снигирь даже вообразить себе было невозможно. Голос Варлама Шаламова звучит со старой, затертой магнитофонной пленки, но в полной тишине и пустоте оглушает. Буквально.
Спектакль скучный, глупый, неинтересный. Смех в зале возникает при использовании ненормативной лексики. Хотя любителям этого можно было сходить к пивному ларьку, а не в театр. Использование имени Шекспира для этой поделки наводит на мысль о скудоумии: зачем самому придумывать сюжет, лучше испохабить то, что написано другим. Крайне не рекомен дую для зрителей и артистов. Актеры стараются, но на откровенно слабой основе им не вытянуть. Все ИМХО.
Политическое разложение начинается с разложения нравственного, человек есть мерзкая тварь, а Лир не вполне невинная жертва трагической ошибки. Эти и столь же свежие идеи режиссер Богомолов формулирует в своем «Лире». Очевидно опасаясь за недостаточную внятность своего сценического языка, Богомолов находит нужным изложить основные смыслы спектакля в программке, выдаваемой заблаговременно. При первом взгляде на сцену становится понятным, что сомнения режиссера в собственной состоятельности оправданы.
Среди действующих лиц – Корделия Лировна Лир и Самуил Яковлевич Глостер, действие происходит в Кремле в 1941-45 годах, мужские роли исполняют дамы и vice versa.
Поражает пошлейшая очевидность авторских ассоциаций. За создание атмосферы разлагающегося советского государства отвечают красные стены и салат оливье с винегретом на семейном столе. За тоталитарные аллюзии – «посол Европы в нашей стране господин Заратустра». За постмодернистскую иронию – мужики в дамских платьях и с пришпиленными к коротко стриженным головам косами.
Обидно даже не из-за потраченных денег и бездарно проведенного вечера. Обидно, что авторы спектакля принимают зрителя за такого уж идиота. Не читавшего не то что Августина с Гоббсом, но и Фромма с Ханной Арендт. Не видевшего никогда Бергмана и Висконти. Не имеющего представления о том, кто такой, например, Питер Брук. Обидно, что такой примитивный язык был выбран, чтобы поговорить о власти и произволе, о тоталитаризме и свободе, о конформизме и вызове. А также о том, что Лир – не более, чем самодур, жертва собственных пороков и собственного же произвола.
Сидели в 10 ряду, главного героя не было слышно совсем! Бубнила себе под нос все монологи. Скучный спектакль. Ушли после антракта.
«Жить хочется, дяденька» или «Лир» на весь мир
Говорят, по частоте запросов во всемирной сети Интернет лидируют, или, по крайней мере, не снижают позиций, слова «евреи» и «секс». Две вечные темы. О вечном вообще и в частностях поведал гастрольный спектакль театра «Приют комедианта» в постановке Константина Богомолова.
«ЛИР. Комедия» - так, именовался представленный в конце сентября минувшего года спектакль. Докочевав до Москвы он приобрел приставку «траги». Вызвавший бурю эмоций негодования и восторга спектакль потряс северную столицу. Театральные форумы обрушиваются, газеты смакуют экстравагантные эпизоды, удивляются театральным «перверсиям»: женщины играют мужские роли и наоборот, режиссер приобретает эпитет «скандальный», - вот краткая предыстория появления спектакля на сцене театрального центра «На Страстном». За месяц вымуштрованные кассиры устраивали зрителям краткое тестирование перед покупкой билета: «Знаете ли Вы, что в спектакле используется ненормативная лексика? Знаете ли, что в нем присутствуют сцены сексуального характера?». Видимо, в памяти отложился недавний судебный процесс, когда в Коми недовольный зритель-правозащитник подал в суд на местный драмтеатр за неклассическую постановку «Гамлета». У «Лира» автор тот же, да и московскую публику уже ничем не напугать. Заинтриговать – это да.
Время и место действия спектакля четко обозначено, и здесь нужно смотреть не первоисточник, а программку – с 1941 по 1945, от Москвы и до Берлина. В программке - никаких тайн: «В спектакле использованы тексты Фридриха Ницше, стихи Пауля Целана, Самуила Маршака, Варлама Шаламова, текст Откровения Иоанна Богослова, тексты Отсебятины». В ней же даны имена, звания и национальности (у кого необходимо) героев. Ознакомившись со всем этим, а также со словом режиссера (это потом станет ясно, что и автора), зрители, улыбаясь, входят в зал. Покидают его тоже с улыбкой – ироничной, нервной, сдержанной, растерянной, перекошенной, счастливой…
Надо ли говорить, что при одном только подобном средоточии авторов
спектакль не может быть однослойным, он готов взорваться от концентрации мысли и таланта. Так, по крайней мере, должно быть. Так и есть.
Про питерские показы «Лира» много сказано и написано. Слишком скоро. Слишком однозначно. Сам спектакль, кажется, заранее дает ответ на все рецензии, (самую лучшую из которых, кстати, написал сам автор, Константин Богомолов все в той же программке) слова шута из «Так говорил Заратустра»: «Отвратительные словесные помои изрыгает он (город): из этих-то помоев и делаются газеты»… Как бы то ни было, но с уверенностью можно сказать, что пройдет немного времени, и про спектакль будут писать диссертации. Наверняка, глава в одной из них будет посвящена Паулю Целану, стихи которого, проходящие через все действо, являются одним из кодов спектакля.
Пауль Целан – еврейский немецкоязычный поэт, переживший ужас концлагеря, потерявший семью, но не потерявший память и смелость вспомнить то, что другие безуспешно пытались забыть. Память и погубила его: он покинул мир по своей воле, в отличие от шести миллионов своих соплеменников. Его стихотворение «Tenebrae» дважды звучит в спектакле. Это не случайно, ведь даже перевод его названия с латинского имеет множество значений, так или иначе рифмующихся с «Лиром».
Tenebrae – это темнота, потёмки, тьма, мрак. Сцена сужена до размера клетки (художник Лариса Ломакина). На нее давят стены. Красные стены, отсылающие сначала к Красной площади (объявленное место действия), а потом и к раскаленным печам, которые будут топить красной же стружкой, рассыпанной по сцене, и людьми. Красная стружка пачкает все вокруг – все в этом действе окажутся замараны, все погрязнут в крови. Сцена красная, дела черные. Обычные государственные дела. Король Лир (Роза Хайруллина) собирает за столом самых близких. Оливье, винегрет, картошечка, винно-водочные изделия, справочник фельдшера раскрыт на «Р» - «рак»… В патефоне сцену разъясняет Александр Вертинский: «Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин». Молчание нарушают дочери и заморские женихи, признающиеся в любви и поднимающие тост за отца народов, верховного главнокомандующего Короля Лира. Про дочерей все известно, с заморскими гостями – сложнее. «Языки, б****, учить надо, а то сидим как м*****», резонно подмечает виновник торжества. Лир, замыслив, осчастливить кровиночек гектарами родимой земли в последний раз демонстрирует как надо Родину любить. Карта необъятных просторов представлена надувной особой (все ж таки Россия женского пола), которую любит со страстью и упоением во все холмы и равнины титулованный насильник эээ… силовик. Близкие же оказываются приближенными. Понятия не тождественные. «Тайной вечери» не получается. Предают все. Затемнение.
Tenebrae – это мрачное место, темница, тюрьма. Бесприданница Корделия Лировна (Павел Чинарев), проявив неуместную скрытность и сдержанность в проявлении дочерней любви, изгоняется из королевства куда-то в Европу вместе с послом господином Заратустрой (Татьяна Бондарева). Из одной тюрьмы в другую. Вслед за ней по этапу будет держать путь Лир от дочери к дочери, от порога до порога, через всю страну с песней «будь проклята ты, Колыма». Таков приговор суда за изнасилование страны. Военного суда. На потолке мигают лампочки Ильича. Меняется напряжение. Нарастает.
Tenebrae – это убежище, укромный уголок. Корделия, лишившаяся чести (не сберег актер девичью косу) и Заратустра, честь поправший, решают победоносным блицкригом отвоевать не испробованный кусок брачного пирога. Он, как в другой пьесе Шекспира, превращается в пирог поминный, ибо коалиция Гонерильи (Геннадий Алимпиев) и Реганы (Антон Мошечков) с мужьями дает отпор немецко-фашистским захватчикам. Муж Гонерильи (Ульяна Фомичева) – Георгий Максимиллианович Маленков или Альбани (нужное подчеркнуть), муж Реганы (Дарья Мороз) – Семен Михайлович Корнуэлл, он же Буденный, если угодно. В общем, «беззаветные герои- все » и «вся-то наша жизнь есть борьба». Лир тем временем обращается в белокурую Лорелею с повязкой с изображением равноконечного креста на предплечье. «В топку!» - отправляет надоедливого отца армия зятьев.
Tenebrae - это тёмное или незнатное происхождение, безвестность. Параллельно развивается история Эдгара и Эдмона, – детей Самуила Яковлевича Глостера (Маршака?) – председателя союза писателей, получившего от Лира за знание ответов на «вопросы языкознания», Биробиджан и рюмку водки в придачу. Законного сына, с кричащим пятым пунктом, предает незаконный с чистой анкетой и грязной душой. Эдгар (Юлия Снигирь) ведет диалоги с Богом, откровенничая стихами Целана. Он близорукий, в круглых очках замечает то, чего не видят окружающие: конец света пришел, не прошел мимо, прошел по нам. Война потоками крови, дымом газовых камер, пеплом печей закоптила, законопатила души и тот самый лишний – третий глаз. «Молись, Господь. Мы рядом» звучит рефреном в безбожной (то ли забытой, то ли забывшей Бога) стране. Иконами здесь (оговорка: там, на сцене) прикрываются, не слезая с горшков (не цветочных).
Tenebrae – это помрачение (сознания), обморочное состояние. Прозорливость в стране густого тумана – болезнь. Видеть небо здесь не положено, только его отражение в лужах. Эдгара по доносу Эдмона (Анна Чиповская) отправляют в институт им. В. Сербского, туда же с печально известной улицы Грановского переезжаЮт и Лира. Далее следует познавательная лекция об успехах и методах карательной психиатрии, на фоне документальных записей с примерами того, во что можно превратить человека. Это красноречивее, чем все «скандальные» эпизоды спектакля.
Tenebrae – это слепота. В здешнем королевстве перемены часты (кроме перемен к лучшему): сегодня – председатель, завтра – предатель. Пятый пункт также сигнализирует о принадлежности к пятой колонне. «Родина слышит, Родина знает», что у каждого на уме, даже если на языке – мед. Самуил Яковлевич Глостер ослеплен. Сначала блеском властей предержащих, председательствованием, почетным местом за королевским столом, а потом и просто ослеплен. Лишившись зрения, он, быть может впервые, увидел то, что видеть не желал – «тьму пришедшую».
Tenebrae – это мрачная судьба, бедствия. «Лир» Богомолова, приехал в Москву после премьеры его же «События». По воплощению спектакли «различны меж собой», но тема и траурный мотив сродни. В набоковском «Событии», выверенном и строгом, герои не заметили разразившейся под их окнами Катастрофы, в «Лире» - Катастрофу творят, сами того не ведая. «Лир» - груб, буквален, безжалостен (к героям и публике). В нем как в горячке бьются на уровне инстинктов Эрос (жизнь) и Танатос (смерть). В холодном мерном «Событии» победа всеобщего поражения очевидна. Раковые клетки (главный символ «Лира») множатся и заражают собой все живое. Умирающие вместе с хозяином они клешнями цепляют следующую жертву, и этот ядерный процесс не остановим. Речь не о медицинском диагнозе, но об эпикризе истории, который еще не завершен. По Богомолову, у пациента шансов на полное выздоровление нет, но жить не возбраняется « в болезни и здравии». Спектакль, в котором «в общем, все умерли», завершается пиром мертвецов. И снова оливье, винегрет, тосты – «Лир» на весь мир…
Tenebrae – это неясность, туманность, темнота. Метод Константина Богомолова – говорить от себя не нов, но подзабыт. Порой, кажется, намеренно. Говорить от себя значит брать ответственность. Слово как поступок – редкость на театре, да и вообще... Может поэтому спектакль так раздражил, раздразнил публику, не желающую проливать свет на (су)мрак жизни. Гораздо проще возмутиться кровохарканью, харакири и «сценам сексуального характера» на сцене, чем тому, на что все это намекает. Так безопаснее. Так кажется. Так не есть на самом деле.
Tenebrae – это морочение, одурачивание. «Лир» - спектакль об окончательном превращении человека в животное. Это и есть конец света, о котором так долго говорили… Свершилось. Переживаем, пережевываем наше темное прошлое-настоящее и теплимся, как огонек в тумане. «Лир» - о состоянии, когда уже нет сил плакать и остается только смех. Потому «Лир» - бесспорно комедия. Комедия как род драмы. Но «Уныние все равно остается самым тяжким грехом», пишет в послесловии режиссер. И то правда! Ведь как говорит несравненная Роза Хайруллина, - «Жить очень хочется, дяденька!».
«Комсомольская правда» http://www.kp.ru/daily/25825.5/2802445/
Сказать, что мне понравилось, не сказать ничего... Иногда хочется не шептать, не говорить, а именно кричать...Так чтобы тебя услышали, не обязательно все... В спектакле очень много символизма, пересечение эпох, острые антагонизмы добра и зла, постоянные переходы от возвышенного к низменному. Театр получился очень аутентичным. Спасибо! P.s. Рекомендовать не буду.