Спектакль

Враг народа

Самое сильное театральное впечатление за последнее время! История о нас и для нас: рупор свободы и порядочности, вечная история личного выбора и личной ответственности. Зал взрывался аплодисментами несколько раз на великолепном монологе доктора Стокмана. Браво всем создателям спектакля! И спасибо за смелость.

Враг народа видимо напоминает театру Маяковского о духе революции.
Получилось неплохо, хотя диалоги ( как сообщается реальные цитаты современных бунтовщиков) сыпят штампованными фразами о правде меньшиства, о вертикали власти, ну и том, как всю верхушку менять надо.
В курорте федерального значения отравленная стоками вода и рассказать всем об этом взялся брат мэра города. Очень поучительно, вся противовластная коалиция развалилась в обмен на должности в мэрии, а Стокман младший продолжает вопить о правде с поддакивающей ему беременой женой и блоггером дочерью. Иногда монологи о правде настольки банальны (второй акт в частности), что хочется промотать вперед.
Очень уж разжеванно.
Что касается постановки, то для Маяковки прорыв просто - экран, необычные вращающиеся декорации вкупе с актуальностью темы дают апгрейд крайне классичексим постановкам театра. До пятерки не хватает остроты, непредсказуемости и сокращения напыщенного штамповками революционеров второго действия. А так неплохо, но из серии посмотреть можно, не более.

«Афиша на заборе гласит» - «Враг народа». Без кавычек. Говорящую надпись сопровождает портрет элегантного господина в костюме, с тростью, цилиндром, платком в нагрудном кармане и…в противогазе. Любопытен, однако, не сам субъект, но его поза, а еще точнее направление его указующего перста. Это тот случай, когда поза иллюстрирует гражданскую позицию, ну, например, как в известном памятнике, установленном на Красной Площади. Там Кузьма Минин указывает князю Пожарскому на Отечество, нуждающееся в спасении (раньше перст указывал на Кремль), а другой рукой вручает ему меч. Так и плакат безошибочно указывает на главного «Врага народа», по крайней мере, в этом московском театральном сезоне. На премьеру театра им. Вл. Маяковского по пьесе Генрика Ибсена. На плакате, по мотивам других плакатов, тех, что развешивать запрещено, и приписка имеется, и даже фамилия адресата: «Банду Стокмана под суд».

Театр им. Вл. Маяковского в прошлом носил имя Революции. Дух ее, кажется, отсюда не выветрился. Пришедший на пост худрука Миндаугас Карбаускис и впрямь затеял революцию, после которой в театре появились и новые пьесы, и молодые режиссеры, и зрители. Стремясь стать центром театральной жизни, находясь в самом центре города, т.е. неподалеку от всех площадных «премьер» этого сезона - от Триумфальной до Болотной, - театр не мог остаться равнодушным. Нынешняя премьера из категории «на злобу дня», но злобы в ней менее всего. Со сцены звучит, иногда слово в слово, то, что люди слышат на митингах и демонстрациях, но редко с экранов телевизора. «Враг народа», впрочем, идеологически выдержан и беспартиен: звучит здесь либеральное, но смотрится, порой, как анти... Спектакль играют, не играя при этом в политические игры. Его команда во главе с режиссером Никитой Кобелевым не лавирует между «согласными» и «несогласными», оставаясь в своем сценическом высказывании над схваткой. Не потому, что боятся стать поджигателями (а заодно и разжигателями «костров» свободы в неположенном месте – в юридическом, уголовном смысле), и не потому, что прикрываются политической терпимостью к «этим» и «тем». «Враг народа» - спектакль надполитический, ибо говорит о том, что старше и важнее политики – о Земле, которую мы воспринимаем как данность, и которая, если и может исчезнуть, то только в фильмах-катастрофах. На сцене Маяковки играют экологическую катастрофу (так обозначено действо), ее же и желают предотвратить. Кажется, нет у нас аналогов спектаклей со столь конкретной и прикладной сверхзадачей - донести до зрителя, что наш дом шире квартиры, города и даже страны. Экология заботит нас куда меньше, чем экономика, но у этих слов даже корень общий, «эко» - это «дом». «Враг народа» - спектакль тематический, но поскольку тема его глобальна, то и сценическое действие не замыкается на основном конфликте пьесы – борьбе за чистую воду. «Зеленый», социально ответственный спектакль не обещал быть приветливым и вывел на чистую воду и тех, кто ее загрязняет, и тех – кто ее мутит.

Отзывы о «Враге народа» зашкаливают в диапазоне от остросоциальных до оппозиционных. Театральная публика осталась к спектаклю неравнодушной. Политически неравнодушной. И это очень жаль, ведь спектакль повествует о куда более «долгоиграющих» вещах, чем постройки чиновничьих дач в заповедных зонах, незаконные вырубки и поджоги лесов, загрязнение рек и водоемов... Он о нарушенной экологии человека, о загрязнении его души и мыслей выгодой, о задымленности атмосферы, возникшей от перегоревших сердец. Впрочем, это оказывается куда менее интересно «испорченной» новостями публике, чем угадывание в спектакле современных политических реалий и персоналий. В осовремененной стараниями драматурга Саши Денисовой пьесе остались ибсеновские канва сюжета и норвежские фамилии персонажей, воспринимаемые зрителями как псевдонимы. Генрик Ибсен стоял у истоков «новой драмы», в которой умело переплетаются социальность и психология, в которой подробно выписанный внутренний мир героев, не отделенный от мира внешнего. Публика новейшего времени, кажется, испортила зрение диоптриями политики и потому с трудом способна видеть произведения о дне сегодняшнем, не осведомившись о политическом кредо его авторов. Спектакль Никиты Кобелева вовсе не оппозиционный, просто вольнодумный. В Театре им Вл. Маяковского были все условия, чтобы авторам спектакля вольно думалось. Из неволи политических предрассудков пытаются освободить и зрителей. Тщетно. Из двух составляющих постановки – экосферы и блогосферы - публике оказывается ближе последняя. Затронутыми оказались и высшие сферы: про космос рассуждает главный герой - курортный врач Томас Стокман (Алексей Фатеев), но зрителям куда интереснее слушать хулу в адрес высших кругов.

«Наш город – место притяжения инноваций…» - эта фраза открывает спектакль и сомневаться в месте и времени действия истории не приходится. Здесь вообще говорят открытым текстом: здесь слова «правящая элита», «откаты» и «федеральное значение» чудным образом складываются в одно предложение, а угроза привлечения к ответственности за «оскорбление чувств, разжигание и подрыв» и вовсе звучит рефреном. Знаковые в очках и пиджаках здесь противопоставлены незначимым в зеленых (болотных) джинсах и свитерах. Болотный оказывается здесь цветом времени, индикатором состояния общества.

По сюжету, добрый доктор Стокман обнаруживает, что градообразующее предприятие – водолечебница - отравлена отходами кожевенного завода (его владельца и тестя доктора Стокмана играет Игорь Охлупин) и пытается сообщить об этом «городу и миру». Его брат Петер Стокман (Игорь Костолевский), напротив, желает скрыть это «пренеприятное известие», ибо оно влечет за собой банкротство города и его предприятий. Преисполненный идеалами добра и справедливости Стокман, эдакий революционно настроенный друг народа, как ракушками обрастает «доброжелателями» в лице продажных журналистов, главы ассоциации малого и среднего бизнеса, и, конечно, «сплоченного большинства», которые тянут доктора с его семьей и идеалами ко дну. Его старания по разрешению вопроса «Что делать?» они уводят в сторону традиционного «Кто виноват?». Доктор рассуждает о зараженном водопроводе, клика вокруг – о «заразной верхушке» властей предержащих. В борьбе за чистую воду Стокману придется окунуться в грязь (нашей) жизни, умыться собственной кровью и потом. «Сплоченное большинство», оно в спектакле и «единое», будет дружно голосовать в начале «за», а потом «против» по одному и тому же поводу. Друг будет объявлен врагом, а враги, как обычно, наденут маски друзей. В спектакле вместо масок - противогазы.

Форма спектакля, как и его содержание, – остросовременна (художник-постановщик Михаил Краменко). Минимализм и хай-тек – ничто здесь не отвлекает от слов, призывая к делу. На всем его протяжении зритель не чувствует себя в театре: не покидая кресла публика оказывается то в конференц-зале, то в зале ток-шоу, то перед экраном телевизора, то перед монитором компьютера. Открывает спектакль теленовость (на сцену проецируется изображение) о том, что «жить стало лучше, жить стало веселее»: журналист (Сергей Удовик) и его собеседник мэр в одной мажорной тональности говорят, что им положено. Зритель одновременно видит проецируемые на экран лица и спины актеров, сидящих на сцене. В театре, как и в жизни, экран телевизора лжет. Здесь говорят про воду и прозрачная заслонка превращает сцену в аквариум, в котором, судя по сюжету, давно пора эту самую воду сменить. Над сценой подвешен короб, превращающийся то в жилище Стокмана, то кабинет редакции местной газеты. Этот короб будто бы символизирует то подвешенное состояние, в котором пребывают персонажи пьесы: не только борцы за правду, но и борцы с борцами. Короб кружится вокруг своей оси, того и гляди упадет, идет по кругу и общественное мнение, спотыкаясь о «за» и «против», боясь прогадать. Мнения меняются, общество – ни в какую.

В спектакле есть эпизод ток-шоу, но и за пределами этого эпизода слово имеют «враги» и «друзья» народа. Как всегда все, кроме народа. На экран проецируется «он-лайн голосование» по вопросу закрытия отравленной водолечебницы. Едино голосуют против. Спектаклю, в котором нашли место приметы времени в виде видеоблогов, медиа и социальных сетей, нехватило, увы, подлинной интерактивности. Залу здесь уготовили незавидную роль немого большинства, «с молчаливого согласия которого совершается все зло» на сцене. Известно, что в постановке Томаса Остермайера по этой пьесе в зале действовал так называемый свободный микрофон, и спектакль плавно перетекал в дискуссию с непосредственным участием зрителей. В случае с «Врагом народа» в Маяковке дискуссия предусмотрена после спектакля - так театр во Всемирный день окружающей среды обещает продолжить вечер дискуссией с участием экологов. А ведь интересно провести опрос зрителей в антракте и узнать «глас народа». Спектаклю бы тогда понадобился «запасной» финал, но что-то подсказывает, что, выбирая между кино (хэппи-энд) и новостями («энд» прямо противоположный), зрители довели бы спектакль до конца. Его героя. А пока можно считать, что публика «воздержалась».
Вода в спектакле – и тема, и повод. Борьба за воду здесь – это борьба за власть. Власти «льют воду», говоря о воде, те, кто не у власти, подмешивают в вопрос о воде собственные интересы. Журналисты медиахолдинга «Народный вестник» в спектакле считают свою работу трамплином в высокий мир политики. Они признаются, что по расписанию ходят на митинги, но не опаздывают и на собеседование в мэрию, устраиваясь туда на службу. Манипулируют людьми, прикрываясь ими, («вышли мы все из народа..»), «сплачивают» большинство, чтобы удобнее идти по головам. Молодой журналист-перевертыш в беседе, записанной на камеру, говорит о том, что главное в жизни - свобода и любовь. Он прав, но ему уже нельзя верить. Простые истины теряют истинность в устах лжецов.

Власть в лице мэра курорта оказывается куда честнее. Персонаж Игоря Костолевского откровенно говорит о своем подвешенном состоянии меж двух огней – губернатором и инвестором. Если журналисты плывут по течению (даже тогда, когда изображают, что гребут против, гребут к себе), то мэр идет по тонкому льду: малейший скандал может «потопить» его. Им противопоставлен д-р Стокман. Его оружие баллончик с краской и слово. Краской он размалюет пластиковые бутыли с отравленной водой, обозначив угрозу. Слово же, даже в спектакле, глушат, заполняя актовый зал театра музыкой «в тему»: разговор о сточных водах перебивают водами «Прекрасного голубого Дуная» И.Штрауса.

Дочь «врага народа» эко-активистка, ведущая видеоблог Петра (Наталья Палагушкина) резко и категорично (честно сказать, отталкивающе) требует у публики «лайков» и «перепоста». Что до «перепоста», то он в спектакле напоминает игру в испорченный телефон. «Эту трухлявую вертикаль власти надо снести», - разгорячившись, заявляет доктор Стокман. Подпевала-журналист (Владимир Гуськов) по-детски радостно кричит, продолжая мысль: «Нас ждет революция!» и катается по сцене в кроссовках на колесиках. Представитель ассоциации малого и среднего бизнеса Аслаксен (обаятельно и ярко сыгранный Константином Константиновым), в русле борьбы за воду, дающую жизнь «отелям, ресторанам и ресторанчикам, кафе и кафешечкам», буквально истекает потом. Он, говорит, тоже за народ и цитирует, демонстрируя лояльность, ахматовское: «Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был». Но на поверку народ для него оказывается лишь одним из названий клиентуры. Потому, наверное, «всегда прав», пока не противоречит интересам поставщика услуг. Аслаксен переводит идеи Стокмана в молчалинскую трактовку: он за «умеренность и аккуратность» протестного движения. Дошедшие «перепостом» до мэра «несвоевременные мысли» разбиваются о его утверждение о том, что «в нормальном обществе должна быть субординация», а, попросту говоря, о том, что не народа дело лезть в дела народного масштаба. «Только не надо делать из меня Мефистофеля», - говорит герой Игоря Костолевского, - «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Так первоначальный тезис Стокмана о трухлявой вертикали, дойдя по ней до самого верха, об нее и разбивается. Ну, и о тех, кто очарован ее (вертикали) обаянием. Перед мэром-Костолевским не может устоять и публика, обаяние актера – аргумент к словам персонажа. Для мэра драматургом придумана любопытная биография: Петер Стокман мечтал стать актером, но предпочел театр политический, обеспечив городскому драмтеатру материальную поддержку властей. Не желающий оставаться в долгу театр посильно отплатил благодетелю, предложив сыграть в «Короле Лире», как и в жизни театра, главную роль. Герой Костолевского читает отрывок из монолога Лира, призывающего богача встать на место бедных и отдать часть своих средств. Читает и не верит - слишком явное художественное преувеличение по меркам дня сегодняшнего. Такое можно только сыграть, да и увидеть только в театре. Продвинутая публика, услышав Лира, моментально вспоминает не Шекспира, но нашумевшего «Лира» режиссера Константина Богомолова, ища параллели и пересечения, но спектакли схожи разве что степенью неравнодушия ко дню и ко дну сегодняшнему.

Доктор Стокман берет пробы воды и гибнет от рук тех, на ком пробы ставить негде. В пьесе Ибсена – финал открытый: «неизвестность лучше... Все-таки надежда». В финале версии Саши Денисовой – похоронен и герой, и надежды с ним связанные. Но мстить за него не хочется. Доктор Стокман в спектакле оказался «и не друг, и не враг, а – так…». Не осталось в этом герое ничего героического. Слаб, путан, болтлив, наивен, увлечен общественным долгом более, чем долгом перед своей семьей. Говорить, оказывается, проще, чем работать. «Не мешай мне. Я работаю!», - кричит он жене, отвлекающей его от общения в видеочате. Ему приходится пояснять – «Я работаю!», ведь со стороны этого не видно.

Теряя силы в борьбе не за, но с, в противостоянии, Стокман постепенно теряет рассудок. Оппоненты ему - про потоки туристов, а он – про потоки зараженной воды. На насмешливые реплики о том, что, дескать, «время сейчас гражданских позиций, акций», что «путь у нас особый», что у нас «исторически пьют…воду» (живую, мертвую, огненную, тяжелую…) Стокман как мантру твердит лишь одно: «Вода отравлена». Противники, тонущие в демагогии, смачивают горло водой, обливаются ею, брызжут слюной, а он, как в воду опущенный, непреклонно твердит свое. Убеждение переходит в болезнь. В финале с повязкой на голове, он, как помешанный, стоя на сцене театра, говорит об открытии театра военных действий. Но вовремя дают свет, вернее полностью отключают электричество в квартире бунтаря, подбрасывая письмо о его выселении. В темноте, так и не прозрев, доктор задается другим вечным вопросом: «Есть ли жизнь на Марсе?». И ответ снова упирается в воду.
В беседе с братом он рассказывает ему про Швецию, Исландию, альтернативные источники энергии, теплые тротуары, обогреваемые водой. Длинный монолог заканчивается смехом зрительного зала. Мэр смотрит на зарапортовавшегося брата как на душевнобольного Дон-Кихота, уже не борющегося, но пропагандирующего ветряные мельницы: «Это все проекты по преобразованию мира. А что делать с нашим водопроводом?» - спрашивает он с укоризной и публика смеется над «прожектером». А ведь доктор Стокман говорит не о «прожектах», и даже не о проектах, а о далекой от нас реальности. Смех этот то ли от неналаженного быта (до теплых тротуаров ли, если в стране каждую зиму не могут наладить отопление?), то ли, что хуже, от невежества. Мы безнадежно отстали, но не унываем, а, как дикари, смеемся прогрессу вслед. Как бы то ни было , но не прошел зритель эту маленькую проверку спектакля. Нам и «здесь прекрасно... Тепло и сыро!».

Власти в формате «открытой» дискуссии спорят по-старинке о том, что лучшее - враг хорошего, а, когда эфирное время и терпение подходят к концу, реанимируют апробированное на миллионах в нашей стране клеймо – враг народа. А враги народа, будь то Древний Рим, Франция эпохи Великой Революции или СССР, подлежат уничтожению. « У нас убивают медленно» - говорит доктор Стокман, но расправа не заставляет себя ждать. Его предсмертными словами остаются по Ибсену: «Самый сильный человек на свете - это тот, кто наиболее одинок!». «Я один, все тонет в фарисействе.», - мог бы произнести Стокман. По крайней мере, Алексей Фатеев рисует своего персонажа, порой, гамлетовскими красками, утяжеляя и нагнетая «неотвратимый конец пути». Впрочем, имеет на то полное право, - на сцене уже не трагедия, но катастрофа.

Петра, дочь доктора, в своем финальном видеообращении говорит о том, что отец был не прав, думая, что он одинок; о помощи тысяч людей, поддержавших семью Стокманов после гибели отца семейства; о тысячи «лайков». Но, пожалуй, это единственное в чем был, несомненно, прав Стокман. Эти тысячи «лайков» до его смерти тысячи «лаек» и погубили его, и полюбили его же после смерти. «Они любить умеют только мертвых»... Посмертные «лайки» не дань уважения, но индульгенция. «- За мной сплоченное большинство», - обманывался Стокман, - «- За тобой что-то отвратительное», - как в воду глядела его жена.

Если и есть в семье Стокманов – столп и опора, то это жена Томаса Катрине (блестящая работа Юлии Силаевой). Не жена, а кариатида, одна на и за всех. Гладит на сцене, и глядит за мужем и дочерью, давно не ждет хороших вестей, но ждет ребенка. Если вода -главный источник жизни, то Катрине борется именно за жизнь, да с таким рвением, что, кажется, у нее самой скоро отойдут воды. Не то, чтобы просит мужа одуматься, просто задуматься о своей собственной семье, чем вызывает поддержку и сочувствие публики. Ее жалеют: трудно быть женой «профессионального революционера», но жить с «любителем» еще труднее. В диалоге с мужем она и громче, и тверже, и убедительнее. Его бессвязную болтовню заглушает ее сильный надрывный голос, вздохи, стон, плач, но без слез. На слезы нет ни времени, ни сил, ни права.

«И ни туды, и ни сюды!» причаливает спектакль. В нем нет правых, виноваты и «запачканы» историей с грязной водой оказываются все. Здесь у каждого свои мотивы, так или иначе созвучные времени, которому добровольно не поставить ни памятник, ни «лайк». «Экологика» спектакля в том, что единственными не предающими друзьями народа по-прежнему остаются « солнце, воздух и вода». Предаем/продаем мы, безразлично помалкивая (воды в рот набрав), или равнодушно бездействуем (умеем толочь воду в ступе), когда другие «дело делают»: рубят, сносят, поджигают, травят… Во «Враге народа» не ставили целью оговорить (как многим бы хотелось) тех, кто и так у всех на устах. Здесь заговорили о природе не чего-либо, а как таковой. «Говорят как пишут», т.е. со сцены звучит то, что обыкновенно можно прочесть только в Сети, то, что, порой, в этой же сети и увязает. Этот театральный разговор – уже большое дело: культура подразумевает возделывание и в том схожа с экологией. «Враг народа» сыграли без ультрасовременных красителей и политических консервантов. Чисто экологически и сценически внятно. «Потому что без «воды»»!

"Театрон", "Комсомольская правда"

Сначала о пьесе. Перед походом в Театр Маяковского, чтоб сразу знать, кто садовник, прочёл первоисточник. Полное впечатление, будто не норвежскую драму 131-летней давности читаешь, а какую-нибудь Ленту.ру за вчерашний вечер пролистываешь. Сочинская Олимпиада и московские выборы, неуёмные блоггеры и агрессивно-послушное большинство – и всё это в захолустном норвежском городке девятнадцатого века. Скрепы скрипят, а лодки раскачиваются. Такая история. По спирали, говорите, развивается? Да она ползёт вверх, как гусеница по стеблю. И проекция её на нашу земную плоскость – одна и та же неподвижная точка.

«Доктор Стокман. Но наконец я разобрался во всем, нашел общую связь, и все стало мне яснее ясного. Вот почему я и стою здесь сегодня вечером. Я хочу сделать серьезные разоблачения, сограждане. Хочу поделиться с вами открытием, имеющим куда более широкое значение, нежели пустячное открытие, что водопровод наш отравлен и что водолечебница стоит на зараженной миазмами почве.
Многие голоса (кричат). Не говорить о водолечебнице! Не хотим слушать ни слова об этом!
Доктор Стокман. Я сказал, что буду говорить о великом открытии, которое я сделал на этих днях. Я открыл, что все наши духовные жизненные источники отравлены, что вся наша гражданская общественная жизнь зиждется на зараженной ложью почве.
<…>
Доктор Стокман. Большинство никогда не бывает право. Никогда, - говорю я! Это одна из тех общепринятых лживых условностей, против которых обязан восставать каждый свободный и мыслящий человек. Из каких людей составляется большинство в стране? Из умных или глупых? Я думаю, все согласятся, что глупые люди составляют страшное, подавляющее большинство на всем земном шаре. Но разве это правильно, черт возьми, чтобы глупые управляли умными? Никогда в жизни!
Шум и крики.
Да! Да! Вы можете перекричать меня, но вам не опровергнуть моих слов. На стороне большинства сила, к сожалению, но не право. Правы я и немногие другие единицы. Меньшинство всегда право.
Снова сильный шум.
Ховстад. Ха-ха! Так доктор Стокман стал со вчерашнего дня аристократом!
Доктор Стокман. Я сказал уже, что не хочу тратить даром слов, говорить о кучке хилых, на ладан дышащих умников, плетущихся позади. Бьющая ключом жизнь не имеет с ними больше ничего общего. Но я говорю о немногих отдельных единицах, усваивающих все новые рождающиеся на свет истины. Эти люди стоят как бы на аванпостах человечества, - так далеко впереди, что сплоченное большинство еще не доплелось туда! - и там они бьются за истины, народившиеся в сознании мира еще слишком недавно, чтобы успеть сплотить вокруг себя какое-нибудь большинство.
Ховстад. Стало быть, доктор стал революционером!
Доктор Стокман. Ну да, черт возьми, господин Ховстад! Я намерен ниспровергнуть ту ложь, будто бы истина там, где большинство. Что это за истины, вокруг которых обыкновенно толпится большинство? Это истины, устаревшие настолько, что пора бы уж сдать их в архив. Когда же истина успела так устареть - ей недолго стать и ложью, господа.
<…>
Xовстад. Можно подумать, что доктор намерен разорить свой родной город.
Доктор Стокман. Да. Я так люблю свой родной город, что скорее готов разорить его, чем смотреть, как он процветает во лжи!
Аслаксен. Сильно сказано.
Шум и свистки. Фру Стокман тщетно покашливает, доктор ее не слышит.
Ховстад (перекрикивая шум). Человек, который готов разорить целое общество, является врагом общества.
Доктор Стокман (с возрастающим жаром). Что за беда разорить лживое общество! Его надо стереть с лица земли! Живущих во лжи надо истреблять, как вредных животных! Вы в конце концов заразите всю страну, доведете до того, что вся страна заслужит быть опустошенной. И если дойдет до этого, то я от всего сердца скажу: да будет опустошена вся эта страна, да сгинет весь этот народ!
Один из толпы. Да он говорит, как настоящий враг народа!
Биллинг. Вот он, убей меня бог, глас народа!
Вся толпа (кричит). Да, да, да! Он враг народа! Он ненавидит свою страну! Ненавидит весь народ!»

Теперь о спектакле. Очевидно, создатели спектакля тоже сочли пьесу норвежца мегаактуальной для нашей прекрасной действительности и потому решили… тадададам! как следует её осовременить. Это Ибсена-то! Фогт стал мэром, курортный городок получил статус города федерального значения, а старшина союза домохозяев превратился в председателя ассоциации предпринимателей малого и среднего бизнеса. Инвесторы, откаты, йогурты и экологи прочно вошли в лексикон приближенных к российским реалиям персонажей. Для пьесы вся эта мишура полезна примерно как косметика для жареного поросёнка. То есть может на столе он и будет смотреться неплохо с тенями и помадой, но всё же главными его украшениями остаются румяная корочка и яблоко во рту.
Кульминационное четвёртое действие, впрочем, как и четыре других, безбожно перекроили. Не сказать, что от приведённых мной отрывков не осталось и следа. Скорее от них остались только следы. Но самое болезненное – травмы, нанесённые центральной идее пьесы. По спектаклю выходит, будто главное зло жизни – власти, чиновники, крупные бизнесмены. И страшны они своими карманными судьями и журналистами, тюрьмами и пулями киллеров. Всё это так, тем более, если переносить действие старой норвежской пьесы в наши дни и широты. Но только у Ибсена-то кульминационная идея заключалась в том, что самое страшное зло исходит прежде всего от косного и самодовольного обывательского большинства. Само собой, проговаривается эта идея и в спектакле. Осовременивающее словечко «быдло» звучит неоднократно. Только вот в тексте Ибсена это «быдло» чувствуется каждой порой на коже, а в интерпретации Саши Денисовой оно лишь эмоциональный термин.
Внимания заслуживают, пожалуй, киношные видеовставки – дочка доктора ведёт экологический видеоблог - и находка с массовкой. В кульминационной сцене городского собрания, создатели спектакля принципиально отказались от горожан, оставив на сцене лишь главных героев. Роль сплочённых городских обывателей, помимо воли, исполняет зрительный зал. Именно к залу обращает доктор Стокман свои пронзительные тирады, именно в зал бросает он своё «быдло». И зал ещё как реагирует. Кто-то благосклонно поддакивает, а кто-то злобно возмущается. Две бабки рядом со мной расшипелись не на шутку. Одна даже во всеуслышание пид...сов припомнила. Впрочем, нечто подобное невольно получилось при публикации процитированных выше отрывков из пьесы на «Фейсбуке». Мои друзья по соцсетям оказывается тоже сплочённое большинство.