Спектакль

Самая большая маленькая драма

И рад бы я написать что-то восторженное, но пьеса, сочиненная Родионом Овчинниковым по мотивам небольшого рассказа Чехова про суфлера и комика, как и спектакль им поставленный, заслуживают одной рецензии: "Хороший актер сыграет и телефонную книгу". Вот зал (битком) и приветствовал сегодня - в день открытия нового сезона - долгой овацией двух старых актеров, Валентина Гафта и Владимира Андреева. Но весь этот словесный капустник - про артистку Ермолову, басню Крылова и прочее, прочее - оставил у меня весьма грустное впечатление...

В спектакле есть моменты глубоко философские, есть трогательные, есть смешные, а есть и....., как бы это помягче сказать, пошлые, недостойные такие великих актеров. Шутки типа: "закуска - враг веселья", это для сериала "моя прекрасная няня" и иже с ними могут подойти, а не для драматургии старейшего театра в Москве.... Даже я, простой любитель могу сказать, что элементарно некорректно были выстроены мизансцены. Господину Меньшикову, заявившему, что он редко бывает в театрах Москвы, стоит все-таки присмотреться к постановкам более удачных театральных проектов, чем, скажем, ТТ 814.... Если убрать все минусы, плюсов будет, конечно, больше, но это плюсы только благодаря великолепной, до глубины души пронзительной и вселяющий в спектакль жизнь игре В. Андреева и В. Гафта.

Премьера для Премьера и Президента
Театр им. М.Н. Ермоловой открыл сезон в декабре тройной премьерой. Премьерой театра и его нового худрука Олега Меньшикова, премьерой о театре спектаклем «Самая большая маленькая драма», премьерой для Премьера сцены Валентина Гафта и Президента театра им. Ермоловой Владимира Андреева. Начало положено.

За сомнительной игрой слов в названии таится известный драматический этюд А.П. Чехова «Калхас» («Лебединая песня»). Песней этой навеян спектакль, дописанный Александром Пушкиным, Эдмоном Ростаном, Иваном Крыловым, Уильямом Шекспиром и Валентином Гафтом. «Борис Годунов» правит в спектакле наряду с «Гамлетом» и «Сирано де Бержераком» по воле Родиона Овчинникова, режиссера и автора. Справедливости ради, автора композиции- компиляции, не пьесы.

Амплуа режиссера-постановщика-драматурга было опробовано Родионом Овчинниковым в театре «Современник» на спектакле «С наступающим» - современной комедии о противоположностях: национальных, материальных, идеологических. Режиссеру везет на актерские дуэты : тогда - Леонид Ярмольник и Сергей Гармаш, теперь - Валентин Гафт и Владимир Андреев. Оба спектакля можно укорять в несовершенстве формы, драматургии, режиссуры, но одного у них точно не отнять – души. И тогда, и ныне – о театре и невозможности жизни без него. В воспоминаниях, откровениях, ролях.

«Священный миг — не согреши! По чистоте душа тоскует, В том звуке — эхо наших мук, Плотней к губам трубы мундштук, Искусство — это кто как дует!», - читает Валентин Гафт свои стихи в спектакле. Искусство «сдувало» многих, многие «сдувались» сами, были «дутые». Не про них спектакль.

Герои спектакля – актер и суфлер. Не пожилые, а пожившие, не старые – статные. Так выглядит этот актерский дуэт со сцены, стало быть так и есть. Их жизнь прошла на разных высотах над уровнем сцены: суфлер, чья будка в театре им. Ермоловой сохранена, всегда смотрел на актера снизу вверх, и наоборот. Все изменила одна театральная ночь, открывшая героям их родство. Родство крепче кровного – собратья по искусству. В одну ночь, в запертом театре они переиграют все то, что не сыграли и персонажи, и их исполнители. Примерка ролей пройдет удачно, все будет в пору, даже женские образы Роксаны и Офелии. Образы без подобия – бесподобные.

У персонажа Гафта есть фамилия – Светловидов, у героя Андреева – имя Никита. Моноспектакли артистов соединятся в один спектакль малой формы, но большого содержания. Душевного. В финале удаляющиеся герои составят один цельный образ – Актера. Того, что «старой школы», без приписок «синтетический» или «универсальный», Актера в подлинном, но подзабытом смысле, ибо вид этот вымирает. «Рухнуло искусство», - говорит герой Гафта и опровергается Гафтом-актером. Но вокруг него, как вокруг его персонажа, – «тьма египетская». «Свет!», - кричит герой изначальное, - «Огня!», - и свет загорается. По сравнению с игрой актера - искусственный.

В чеховском этюде Светловидов заснул в своей уборной в костюме Калхаса, греческого прорицателя. В спектакле прорицания Светловидова иллюстрируют сегодняшнюю действительность: театральную – «скоро в актеры с улицы брать будут», и «около» - «закуска- враг веселья». Вот и хрестоматийная «Ворона и лисица» приобретает здесь новый смысл. Герой Гафта дает мастер-класс персонажу Андреева. При разборе басни выясняется биография ее героев: ворона – чиновница, сыр – «орден ни за что», а лиса… «лиса- тоже сволочь». Надо ли пояснять, что следуют «бурные и продолжительные»?!

Заложенная в пьесе мысль о том, что не текст главное, а суть, во многом ее облагораживает. В спектакле легко переходят с литературного на разговорный. Актеры «путают» (по роли) текст, а роли путаются с исполнителями. Объединяет их с персонажами не только призвание. «Господи, я гениально (бы) сыграл эту роль», - говорит Гафт в костюме Гамлета. И реплика эта кажется словами не персонажа, а актера.

«Самая» - в названии отталкивает. Слишком много «самых-самых» затасканных ассоциаций. Но и понять эту превосходную степень можно, она относится к актерской игре в четыре руки. Третий (режиссер) здесь почувствовал себя лишним и, кажется, самоустранился. Его нехватает в спектакле ровно настолько, насколько драматурга в этой пьесе. Но за актерский дуэт, ничем и никем не ограниченный, можно простить все. Тема и исполнители ( пусть не всегда – исполнение) затмевают все и всех. Они, в отличие от спектакля, безусловны.

«Самая большая маленькая драма» - может и не «самая», не во всем превосходная, но точно самая театральная из премьер. Это не театр для жизни, а театр как жизнь. Премьера и беспроигрышная (имена на афише), и рискованная – не на потеху. Это после премьеры очевидно, что проигравших нет (ни зрителей, ни артистов), а ведь был у нового худрука театра испытанный и благонадежный вариант – открыть сезон спектаклем своей главной роли. Но у Олега Меньшикова (чье имя на афишах набрано деликатным шрифтом, не в пример другим худрукам) помимо таланта есть такт и прозорливость. «Самая большая маленькая драма» - премьера спектакля и премьера театра, тон и заданное направление. Здесь, как видно, не будут утомлять зрителей (у большинства спектаклей театра весьма щадящая продолжительность), но и «адаптироваться» (по меркам дня сегодняшнего – упрощать) здесь не намерены. Емко, сжато, без пауз, но и без спешки – о главном, в данном спектакле о самом для театра главном – о Театре. Самая большая драма актеров, недоступная публике, помещена здесь в маленькие рамки: вневременная тема в форме, ограниченной во времени, оказалась и доступной, и неуловимой. Посмеешься и призадумаешься. Без антракта, но с аплодисментами.

О театре в спектакле вспоминают, поминая при этом эпоху: «Любая эпоха – предлог… Неси скорей, а то мир начинает проясняться». За столом с нехитрой снедью устраивают нечто вроде поминок. Пьют за упокой «пигмеев на сцене и в жизни», во здравие театра. Рассуждают о своем авторе, Антоне Павловиче, приходят к выводу, что хотя и писал тот «гениальную скуку», но все же «небезнадежен». Не обходится и без дуэли (тут и «чеховское» ружье, и топор, и рапира). Конечно же из-за женщины. «Кто ее знает?», - обращает в зал вопрос актер, пытающийся установить личность Марии Николаевны Ермоловой.

«Кусок штукатурки… Лепнина… Рухнет скоро», - говорит герой Гафта, обращаясь в свежеотремонтированный зал. Речь, конечно, не о здании театра, но о доме для обоих персонажей. Герои заперты в нем – в прямом и переносном смыслах. Театр их жизнь, их дом, все, что поглотило их и окружавшее, и все, что осталось. Не о театре-доме спектакль (этот давно рухнул), но о театре как доме, уходящей, рушащейся натуре.

На сцене – сцена (сценография Акинфа Белова). Фрагменты старых декораций и афиш составляют ее. Афиши не случайные. здешние, «ермоловские». На одной из них - крупно название спектакля «Бедность не порок», но к внешнему виду театра это не относится. Отремонтированный и свежий (не только внешне, но и «внутренне») театр вступил в новый этап. Его можно назвать этапом возрождения. Это не чистый лист и не новая жизнь. Зрителей встречают портреты Мейерхольда, Хмелева, Кнебель, Андреева, в фойе – вместо портретов старые афиши. Прошлое (славное и не очень) отсюда не вымели и не поместили в темный чулан. В программе спектакля есть стихотворение Валентина Гафта, завершающееся строками о театре им. Ермоловой: «… Где не остыла кровь Хмелева, / Где дух великого Лобанова». И это эпиграф для обновленного театра.

Память хранят, не хоронят. Так и дОлжно людям театра, ведь от них, по совести, ничего кроме памяти не остается. Спектакли смертны, как люди. Нерукотворную магию театра не поймать (даже на пленку), не пригвоздить, не засушить. От писателя остаются книги, от художника – картины, от актера – ничто, - рассуждают герои спектакля. О себе. Театр определяют как бальмонтовское «Великое ничто» и пьют за «иллюзорную эфемерность».

«Дай Бог памяти!», - присказка спектакля. Не об актерском страхе позабыть текст здесь речь. В финале, на поклонах, актеры и публика будто меняются местами. Публика с влажными глазами аплодирует стоя, - это и есть тот земной поклон великому мастерству артистов. Не только в этом конкретном спектакле, не только им двоим, но в их лице актерскому поколению, у которого не будет дублеров. «Дай Бог памяти» зрителям запомнить их на сцене, не на портретах. «Дай Бог памяти» им рассказать со сцены все то, что уйдет вместе с ними безвозвратно. В этом - «Самая большая маленькая драма». Впрочем, размеры в названии можно поменять местами.

P.S. Несмотря на чеховский текст, в котором поминают «роль мертвеца», ничего предсмертного в спектакле нет. И занавес в нем ни для актеров, ни для персонажей не опускается. Наперекор автору, времени и врачам.

"Комсомольская правда" http://www.kp.ru/daily/25994.5/2923942/

Очень посредственная постановка, не смогла даже досидеть до конца - было жаль свое время. Да, это действительно "словестный капустник", большая часть сидящих в моем ряду сладко посапывали :)). Игра актеров была на уровне, но меня совершенно не тронула эмоционально. Вся пьеса - это пьяное застолье с порой немного пошлыми крылатыми фразами. Уверена, что у В. Гафта есть и более удачно срежиссированные постановки.