Опера

Марево

На выходе из Арсенала дама в возрасте сказала другой: "Да, поколение (-) жесть". На самом деле яркие представители жестяного поколения, если, конечно, она имела ввиду племя младое, не создали бы оперу "Марево", да и просто не смогли бы высидеть ее от
начала до конца.

Заявленные час двадцать превращаются в вечность. В прямом смысле этого слова. В отсутствие привычного пространства с бесконечными смсками, звонками, никому не нужными фотками, рутиной офис-магазин-интернет. В отсутствие занавеса, буфета, традиционного исполнения арий, привычной сценографии, в общем подберите синонимичный ряд для "обычный и традиционный", все не так, как здесь, все не так
как в жизни, а все так, как в смерти.

Можно сбежать, конечно, спотыкаясь о музыкантов и солистов, рассаженных прямо посреди публики. А можно и досидеть, расшифровывая хаотичные, но подчеркнуто редкие перемещения актеров. Хотя нет, не актеров. В героев этой катастрофы
веришь, они очень наглядно проживают смерть, простите за каламбур. А отдельные планы поставлены так, как будто Ларс фонТриер сподобился посетить нижегородскую землю.

Современного искусства не существует, пустота, думают многие. Ну так может и мы сами не существуем. Это беспредметный разговор. А вот хотя бы изредка вырваться из привычного контекста как своей жизни, так и привычных жанровых рамок в искусстве
стоит попробовать. И без "нравится - не нравится", эти категории здесь не релевантны. А ТАМ так и просто их нет.

Мне показалось, что писать о таком событии, как "Марево", по горячим следам - не стоит. Тем более что не на сиюминутный эффект расчитано. А вот теперь, по прошествии трёх дней, стало очевидно, что увиденное-услышанное продолжает тревожить всё больше и больше, и желание высказаться всё сильнее; минусы остались в памяти, а плюсы - в сердце. Да, выраженная словами суть кажется уж очень неновой: храм наш - в нашей душе; и природа вокруг нас - храм, и мы - часть его. Но не в том ли состоит гумастическая роль современного искусства, чтобы не дать отбросить вечные (казавшиеся вечными - увы!) ценности лишь из-за вехости внешней формы? Текст, который некоторые называют банальным, - о материнстве, любви, милосердии. И если из-за древности этих тем и чувств их следует отбросить и забыть... то это как раз и есть смерть. Потому что в этом и может быть смысл жизни. И был - у зверей, птиц, деревьев. И только человек забил на это. И вот, ощутив, наконец, потребность построить свой храм и одновременно утратив возможности к этому (неужели обязательно нужна катастрофа: физическая, экологическая - бесповоротная, - чтобы пошли мы искать дорогу к Храму?), мечется человек в поисках дупла, норы - единения, подмоги, потому что в одиночку не удержать Храм на слабеющих плечах. Рада, что слова "здесь будет храм" мне удалось расслышать. Но и без текста голос и пластика Андрея Архипова замечательно передают состояние человека, полного сил и готовности "собственный храм подпирать в бурьяне", но у него самого - опора в чём? В сцене с собакой тенью смысла её жизни, оставшего за чертой, её молоком пытаются породниться и сцементировать Храм. Но невозможно построить его из мёртвых сущностей. Зачем подъёмник - один раз девочку поднять, безуспешно запускающую голубей? Да, именно бессмысленность, чужеродность механистических способов созидания храма. И только солнечный свет и дуновение свежего воздуха в окно, открытое в финале, могут указать путь. Нет, это не о смерти. Это о жизни и её простых смыслах. О любви и милосердии, что само по себе и не ново. Ибо было и "послушайте, ещё меня любите за то, что я умру", и "поплачь о нём, пока он живой". Всё было. Но отчего-то хочется мне сегодня дать крошек воробьям. А теперь скажу слово, которого все избегают - СПЕКТАКЛЬ. Говорят "действо"; говорят "проект". Но то, что происходит на сценической площадке в присутствии зрителей требует участия режиссёра, умеющего учесть и особенности площадки, и особенности восприятия зрителем, сидящим перед сценой, а не перед экраном. ПРОВМЫЗА - замечательные мастера видеоинсталляции. Смотрела фотографии, сделанные "справа": зеркальная поверхность сцены, рваные края и мертвенный свет создают впечатление именно МАРЕВА (особенно здорово на фотографиях Рутковского в его статье: сначала - Нижний в мареве дождя, потом - "Марево" в Арсенале). Но я сидела слева и ничего этого не видела. Только свет сквозь куст был адресован мне. Сцена матери и сына очень проигравала из-за "никакой" пластики. Возможно, происходи всё в гробовой тишине - и воспринималось бы иначе, но эти скрипучие доски... И в самом начале, когда сдвигалась ткань, покрывавшая машину и куст, подумалось:"Золотарь уехал, но дело его живёт". Уверена - это собственная находка ПРОВМЫЗЫ, как уверена - Валерий Саркисов не видел спектаклей Золотаря. Но в Нижнем ещё долго падающие, срываемые и уползающие ткани будут ассоциироваться с ним.