Спектакль

Казимир и Каролина

Книги австрийца Эдена фон Хорвата жгли на площадях нацистской Германии, но погиб он скорее курьезно. В не оккупированном еще Париже на Елисейских Полях ему во время грозы упала на голову ветка. Его социальный фарс «Казимир и Каролина», наоборот, начинается как мелодраматическая безделка, а оборачивается масштабной социальной сатирой на предвоенных европейцев, в которой благопристойные поначалу типы — среднестатистическая молодая девица, закройщик, шофер, коммерции советник, большая шишка из земельного суда и даже герой с уголовным прошлым — постепенно, выпивая и развлекаясь на ярмарке, превращаются в брейгелевские уродливые маски, за которыми даже элементарные человеческие проявления оказывается довольно сложно отыскать.

Однако молодой режиссер Мария Романова, взявшаяся за эту пьесу в Театре им. Ленсовета, поставила спектакль про то, что ей хорошо знакомо: про сегодняшнюю молодежную компанию, где все мечтают о любви, но любить никто не умеет, и приправила историю двух стремительно теряющих друг друга влюбленных совершенно традиционным для русского искусства бабьим сочувствием. У ее Каролины — Марианны Мокшиной-Бычковской — совершенно тюзовская тра­вестийная фактура, так что рассуждения о женских достоинствах ее героини зву­чат смешно: перед нами типичный вечный подросток, угловатый и несураз­ный, который чуть что обиженно выпячивает нижнюю губку. И Каролина вовсе не собирается бросать своего Казимира, потерявшего работу, а, наоборот, стремит­ся всячески поддержать, но у него столько комплексов, которые выражаются, ­разумеется, в хамстве, а вокруг столько соблазнов: веселый джаз-бенд, мороженщик с эскимо, коммерции советник с кабриолетом, а еще и претендента на место Казимира играет сокрушительно обаятельный Александр Новиков.

Конечно, к автору спектакля остаются вопросы. Например, почему коммерсант и судья — люди, судя по тексту, солидные в том числе и по возрасту, выглядят современными молокососами-гопниками, а если уж они такие, то к чему им вдруг ломать комедию и приниматься выяснять отношения по поводу Каролины, точно Кнуров и Вожеватов из «Бесприданницы» Островского, для которых честное купеческое слово и впрямь дороже всего на свете. С другой стороны, па­ра бывший уголовник и его маруха, наоборот, выдают вдруг серьезную, взрослую историю столкновения мужского и женского начал, за которой весьма интересно наблюдать, но которая существует на периферии истории режиссерской. Однако всех этих несчастливцев Мария Романова умудряется вовлечь в круг своего по-праздничному щедро розданного сострадания, которое, как ни странно, придает спектаклю целостность, а местами — так, знаете ли, мерцательно — даже отсылает к раннему Достоевскому.