Спектакль

Развалины

При создании пьесы «Развалины» ее автором Юрием Клавдиевым двигала чрезвычайно наглая задача — создание позитивного образа каннибала. Его деревенская женщина с говорящей фамилией Развалина не то что какой-нибудь Ганнибал Лектер, посланный в мир, чтобы откупорить в людях подавленное цивилизацией влечение ко злу. Марья Ильинична Развалина — совсем другое дело. Это работящая, сердобольная женщина, оказавшаяся без регистрации и пищевых карточек в блокадном Ленинграде с тремя детьми на руках. Если бы не мясо замерзших, которое Развалина пускает в пищу, дети ослабли бы и не смогли двигаться. А они не только бодрячком, но — молодцы какие — еще и тушат фугасы на ленинградских крышах. Развалиной с ее житейской смекалкой, с легкостью преодолевающей цивилизационные табу, воспитанной, как уточняет Клавдиев, ужасающей реальностью русской деревни, противопоставлен хлипкий гуманист, ленинградский интеллигент по фамилии Ниверин. Клавдиев ставит вопрос, кто правее — тот, кто выживает ценой потери человечности, или тот, кто готов умереть, но остаться человеком. И сам же дает ответ: прав тот, для кого этого вопроса не существует. Это ответ в том числе и всей мировой культуре с ее невытравливаемым гуманизмом, и экзистенциалистам с их Антигонами, несущими бремя человечности до смертного конца.

Режиссер Кирилл Вытоптов амбиций драматурга Клавдиева не разделяет. Он сделал милый, очень культурный спектакль. Молодые актеры играют и стариков, и детей, изобретательно придумав для каждого героя характерную черту; забавнее всех актриса Софья Райзман в роли маленькой ленинградки, разговаривающей басом. Контрапунктом действию развивается визуальный сюжет: голландским нажористым натюрмортам, которые репродуцируют на разные предметы, приходит на смену портрет Рудольфа Второго кисти Арчимбольдо — тот самый, где голова и торс императора составлены из овощей и фруктов, — чем не комментарий к тому, о чем на сцене впрямую стараются не говорить. По мнению режиссера, пьеса о том, что культура пасует перед энергией: «Тот, кому принадлежит что-то по рождению, воспитанию, наследству и т.п., зачастую быстро сдает свои позиции, а другой, пришлый, для достижения своих целей готов на многое закрывать глаза и идти к своей цели. Можно не есть людей, и будет та же тема». Вот в этом пункте режиссер с автором абсолютно солидарны. В первом варианте пьесы у Клавдиева ели не людей, а собак. И что-то мне подсказывает, что вступать в дискуссию с авторами о концепции человека непродуктивно: у обоих вопрос, можно ли человеку есть человека, носит чисто гастрономический характер.