Спектакль

Ромео и Джульетта

Все роли в этой шекспировской истории исполняет молодежь, кроме одной: Кормилицу играет Елена Ложкина, в жизни она — мама Анны Арефьевой, дебю­тирующей на профессиональной сцене в роли Джульетты. Так что атмосфера на сцене сходу создается разбитная, капустная и какая-то по-школьному безответственная. С Шекспиром обращаются по-свойски, насыщая его отсебятиной. Три несуразных человечка в черных костюмах волочат на себе нечто вроде мо­гильной плиты и разглагольствуют про современную публику и про то, изме­нилась ли она со времен Барда. Понятно, что это парафраз на тему известной воландовский троицы. И как те черные шуты затеяли кровавый карнавал в сто­лице, используя грешную природу москвичей, так эти трикстеры (так обозначаются герои в программке) строят козни любви ранимых и непосредственных подростков, опираясь на пороки их родичей.

Среди пороков есть главный — и его не найти в Библии. Это страсть к удобному глянцевому существованию, чьи правила просты и известны всем обитателям примитивного маскулинного мира. Образ женщины в этом мире пустоголовых мужланов — надувная кукла. Целый строй этих бессловесных «дам» пока­чивается на заднем плане в сцене бала у Капулетти (художник Олег Головко), двоих уносит с собой Бенволио (Александр Майоров). Тут непременно вспомнишь, что режиссер — молодая красивая женщина, которая пытается утвердить себя в мужской профессии. Этот побочный сюжет прослеживается до конца, где троица «нечистых», проговорив монолог ведьм из «Макбета», отправляется сводить счеты уже с одним из сильных мира сего.

А в печальной повести о несбывшейся любви, пока взрослые (они режиссера волнуют мало, так что и тонкости в актерских работах не найти) играют в раз и навсегда предписанные, скучные до оскомины игры, дети резвятся, что называется, без границ. Очевидно, что три с половиной часа действия объясняются тем, что режиссер не нашла мужества отказаться от гэгов и приколов, принесенных артистами на репетиции. И гэгов этих так много, что в них тонут и не лишенные смысла режиссерские идеи (например, идея изобразить брата Ло­ренцо полнокровным гедонистом, который за святое учение держит томик ­Шекспира, а спорит с сегодняшними неофрейдистами), и трагическая составляющая сюжета. В дуэте Илья Дель (Ромео) — Анна Арефьева лидирует, конечно, Дель, юная актриса пока берет раскованностью и самоотверженностью. А вот актер на удивление точно показывает, как просто в юности игра в страсть перерастает в настоящую слепую смертоносную ярость и как запросто слепое же отчаяние на ощупь выводит к смерти. В сцене отравления Ромео лезет в карман не за склянкой, а за сигаретой. Это тоже образ. Смерть глазами школьников. Легкая, как затяжка. Жаль только, что режиссер так и не встает на позиции взрослого человека и не объясняет себе и старшеклассникам в зале, чем отличается трагический финал от мелодраматического.