Спектакль

Час восемнадцать

У входа в Театр.doc стоял Bentley. Сразу за нами сидели двое мужчин и женщина – в таких костюмах и вечерних платьях, какие были на них, ходят в Grand Parter лондонского Her Majesty’s. В Her Majesty’s билет может стоить до 1000$, а на «Час Восемнадцать» люди приходят бесплатно. Записываются за полгода и приходят. Театр.doc – неоштукатуренные стены, неудобные скамейки и ни с чем не сравнимая духота. И тексты – каких нигде не услышишь. Эксклюзив – вроде пиджака Brioni или автомобиля Bentley.

Понятие «эксклюзивности», между прочим, применимо к Доку по праву. Своим возникновением он прорубил постсоветскому театру «окно в Европу». Привез из-за границы вербатим и начал взращивать его на нашей земле. Учредил «Любимовку», основав место силы – для драматургов единственное на многие мили вокруг. «Час Восемнадцать» – новая страницы в истории Дока. Этим спектаклем дается толчок к развитию политического театра в России – штука для этой страны, может, и не самая уместная, но обязанная стать любопытной.

Собственно, со словом «политический» и начинаются первые трудности. От политического спектакля рукой подать до политической акции. Нащупать разницу будет, пожалуй, сложнее, чем в случае с арт-группой «Война». Поди разбери, «Дворцовый переворот» – это перформанс или акт гражданского неповиновения? Говорить о художественной стороне спектакля, выбросив из головы его идейное наполнение, не так-то просто. Чтобы было понятнее, стоит углубиться в предысторию.

В ноябре 2009 года в «Матросской тишине» скончался подследственный Сергей Магнитский. Он работал аудитором в крупной западной компании и был арестован по обвинению в том, что помог одному из своих клиентов уклониться от уплаты налогов. По неофициальной же версии Магнитский пытался воспрепятствовать краже 5 миллиардов бюджетных денег – другими словам мешал сильным мира сего обогащаться. Впрочем, создателей «Часа Восемнадцать» не интересует предыстория Магнитского – для них важнее всего сам факт смерти. Кто уж там умер – вор или несправедливо обвиненный праведник – не имеет никакого значения, жизнь, кому бы она не принадлежала, имеет первостепенное значение.

Жанр спектакля, обозначенный режиссером Угаровым, – «Суд, которого не было, но который должен быть». Краеугольный камень любого судебного процесса – принцип состязательности сторон. В этом спектакле основную часть действия составляют монологи защиты. Составлены они, что любопытно, согласно милицейской присказке «каждое ваше слово может быть использовано против вас». Их никто ни в чем не обвиняет – не считать же за обвинение абзацы в инструкции к спектаклю, где поясняется роль того или иного персонажа в судьбе Магнитского. Однако персонажи выходят и оправдываются – при отсутствии обвинителя выходит, что оправдываются они перед зрителем. Создается иллюзия того, что судьба этих людей – мерзких, в общем-то, и ничтожных – отныне в наших руках.

Именно игра на зал и на зрителя привносит в это судебное заседание элемент театральности. Поэтому сорок минут смотрятся на одном дыхании, ты вовлечен в действие, тебе нравится, что эти люди оправдываются перед тобой, ты получаешь удовольствия, осознавая, что они лгут и изворачиваются. Эмоциональной вовлеченностью дело не исчерпывается – актеры постоянно обращаются в зал, переспрашивают, как будто оттуда в их адрес летят обвинения, а порой даже впрямую обращаются к зрителю. «Вот у вас какая зарплата?» – спрашивает Руслан Маликов в роли следователя Сильченко у девушки в первом ряду. «Понимаете ли… я не готова…» – мнется девушка с первого ряда. «Да что вы стесняетесь? Говорите, тут нечего стесняться». Девушка набирает в грудь воздух и отвечает – вроде бы честно: «Семьдесят тысяч».

Другие элементы театральной условности отсутствуют – нет ни декораций, ни костюмов, ни музыки, ни работы со светом – ничего. Тем не менее, «Час Восемнадцать» – спектакль в полном смысле слова, там необычайно сильна драматургическая составляющая. Разнообразие приемов удивляет, будь это вербатим, такой галереи характеров возникнуть бы не могло. Судья Криворучко оправдывает себя тем, что «кипяток не его забота». Следователь Сильченко убеждает всех в том, что Магнитский не стоит того, чтобы вокруг него такой шум поднимать. Врач Гаусс абсолютно уверена, что подследственный симулировал, что сама она – Гаусс – поступила правильно и в соответствии с инструкцией. Девушка из Скорой помощи утверждает, что уж она-то вообще не при делах. Фельдшер Саша отгораживается от публики своим новым мобильником и дает понять, что эта покупка для него важнее какого-то там юриста. Другой судья – Елена Сташина – говорит, что на процессе она перестает быть человеком и превращается в машину по исполнению государственной воли, так что нечего от нее требовать человечности.

Каждый из них интересен по-своему, каждый ищет себе оправдание разными способами. Кто-то в соответствии с принципом «нападение – лучшая защита», кто-то уводит разговор в иное русло, кто-то и по жизни непробиваемый человек в футляре… Очень хороши актерские работы – все нюансы и оттенки переданы точно, в монологах чувствуется и страх за себя, и попытки скрыть свои истинные чувства, завуалировать их потоком ненужных слов.

Другими словами, «Час Восемнадцать» весьма интересен как спектакль, как произведение искусства. Смущает его политическая сторона – топорные шаги, такие как отказ от «ноль-позиции», решение оставить героям имена их прототипов, свободный вход – на спектакль, как и на митинг может бесплатно придти любой желающий. Помимо шероховатости этих приемов можно говорить и о многочисленных неувязках, с которыми сталкиваешься, рассматривая спектакль как политическую акцию. Как уже было сказано, речь не может идти о судебном процессе в отсутствии состязательности сторон. Странно и то, что вне фокуса остается и сам Магнитский: для человека, может, и нет разницы, убивают ли преступника или борца за справедливость, а вот для пенитенциарной системы (такую маску надевает на себя театр) это имеет очень большое значение. В конце концов, устроители процесса (в нашем случае режиссер и автор сценической композиции) организуют дело, ориентируясь на необходимый им результат, – а в этом случае избежать сравнения с системой, против которой они выступают, затруднительно. Не говоря уже о странном эпизоде с того света – смотрится он, мягко говоря, ненаучно.

Не то, чтобы я хочу сказать, что в театре нет места политике. Напротив – театр, как и любое искусство, призван задавать вопросы, и чем эти вопросы актуальнее, тем удачнее постановка. Вернее будет сказать, что политика в театре должна вплетаться в ткань спектакля искусно, практически незаметно. Без имен собственных и недвусмысленных обвинений. Только тогда это будет оставаться искусством. А вот, например, наличие на сцене плакатов «Свободу Ходорковскому!» или «Нет новому сроку Путина!» автоматически превращают действие в акцию протеста, а зрителей в заговорщиков и митингующих. Тогда уж можно и не маскироваться – идти, как в былые времена, на ярмарочную площадь и давать представления, не согласовывая их с местной администрацией.

P.S. А вот сама история последних 78 минут жизни Сергея Магнитского ужасает. Большинство рецензентов под влиянием эмоций посвящают значительную часть текста именно ей. Спасибо Театру.doc, что объектом внимания стал этот храбрый человек. Но я намерено решил абстрагироваться от этой истории, чтобы быть в состоянии высказать мысли по поводу собственно постановки.

На ежедневно слушаемой мною радиостанции с прошлой осени стали говорить о смерти адвоката Сергея Магнитского в Бутырской тюрьме. Взяв эту тяжелую тему, актеры выпустили в Театре.doc спектакль-акцию. Это событие нельзя назвать спектаклем, потому что это не просто новая, но еще и необычная форма, которую не каждый зритель сможет понять и принять.
Старый двор в историческом центре Москвы, переулок, исписанный и раздолбанный подвал, темное помещение, которое невозможно назвать залом, несколько стульев в четыре ряда и прямо перед зрителями артисты произносят свои реплики. Непривычно и не всегда уютно. Потому что актер подходит почти вплотную, касаясь коленей, обращается именно к тебе. Ты наблюдаешь за каждым мимолетным оттенком в выражении глаз, чувствуешь дыхание и ощущаешь посыл каждого исполнителя. И никуда от этого не спрятаться: ни за темнотой зрительного зала и удаленностью сцены, как в обычных театрах, ни за головами впереди сидящих.
Публика, заранее записавшаяся по телефону, расселась, кто куда смог (билетов нет, спектакль создан исключительно на собственные средства театра, поэтому бесплатный для нас). Актеры стали выходить, рассаживаться вдоль стены, принимая позы, соответствующие герою каждого: одна вызывающе закинула ногу на ногу, другая села боком к залу, скорбно уставившись в пол, третья изящненько и застенчиво притулилась на уголочке стульчика. Перед началом зрители взяли при входе «Инструкцию к спектаклю», по которой и «работали» актеры, на время монологов-высказываний, входя в образ своего героя. А герои-то кто? Те, кто методично убивал Сергея Магнитского. Только мать была матерью, потому что она хочет знать почему и зачем все это сделали с ее сыном. Спектакль о том, люди ли те, кто отклонял просьбу Магнитского выдать ему кипяток (тот был серьезно болен — панкреатит), потому что необходима горячая пища, кто не определил его в больницу, обнаружив у него такое тяжелое заболевание, а вызвал группу усиления из 8 сотрудников, а те, в свою очередь, разогнули его, согнувшегося от боли, надели наручники и оставили умирать в боксе. Эти существа нагло подходят к зрителям и не оправдываются, а пытаются «довести до нашего сведения», что они родились людьми, давали клятву Гиппократа (которую никто не заучивает в институте, а выпаливает, не вдумываясь в смысл произносимых слов), играли в детстве в «Секретики», переживают о том, что купили не тот мобильный. Артисты не знают своих персонажей, что и подтвердили на обсуждении после спектакля. Они на минуты входят в оболочку судьи, следователя, врача, фельдшера, девушки из «Скорой помощи», которая ни разу не обернулась, а только делала громче радио в машине, когда в ней перевозили заключенного. Никто из участников этого «жизненного спектакля», т.е. методичного раздавливания человека, уничтожения личности, издевательств, не считает себя хоть в чем-то повинным. Персонажи артистов, оказываются, продолжают работать на своих местах, даже некоторые пошли на повышение. Следователь еще и обвиняет Магнитского, что, если бы не его смерть, то президент не заявил бы о начале реформы. Слушаешь реплики участников, следишь за их мимикой и видишь, что ни один не сокрушается и не виноватит себя. Никто из них не попытался хоть на какую-то долю секунды стать человеком, а не только винтиком в ужасающей системе, набирающей свои обороты жестокости, унижения и издевательства над личностью. Так и видишь огромную гусеницу танка, которая накатывает, вдавливая и размазывая каждого.
Знаете, я всегда придерживалась академичности в театре. Много смотрю спектаклей в различных театрах, с напряжением воспринимая и с трудом принимая, в основном отвергая, новшества в постановках. Но этот спектакль, не смотря на свою короткость, менее часа, приняла и впустила в себя посылы исполнителей и авторов идеи. Усилило восприятие происходящего обсуждение, которое состоялось после окончания действия. Во-первых, спектакль завершился сценой такой высоты и значения, что даже в первые мгновения и не было ясно — это конец или очередная встряска. Умный и интересный режиссерский ход. На обсуждении некоторые зрители предлагали не делать перерыва после спектакля, а сразу же говорить, делиться впечатлениями и замечаниями. Удивительно, а ведь есть среди нас неравнодушные к чужой боли, страданиям. Люди понимают, что живем не так, что нас обманывают, лукавят, издеваются и нагло смеются нам в глаза. Ведь убили человека, сначала измывались, унижали, плевали, а потом смотрели, как он умер. Всплывает в памяти прочитанное о репрессиях в советское время, ужасаешься тому, что ничего не изменилось, хотя прошли десятилетия. Те же самые расследуют, прокурорят, не дают воды больному, судят. И они же мнят себя людьми!
Актеры сказали, что на их спектакли открыто не приходили участники этого события, хотя названы фамилии, Тверской суд г.Москвы, «соперничащий» с Басманным. Может, и были «засланные казачки» - они не знают. Спектакль посетила 2 раза мать Сергея Магнитского, были правозащитники, в т.ч. Людмила Алексеева.
Оказалось, что ребята не только хорошие актеры, но и умные, свободно мыслящие граждане, имеющие свою точку зрения, умеющие донести ее слушающим и смотрящим, объяснить и выслушать оппонента. Я благодарю всех авторов и участников за такое событие не только в политической, но и в театральной жизни.
Пойду еще раз на этот спектакль-акцию, потому что чувствую потребность души. Спасибо.