Спектакль

Another Sleepy Dusty Delta Day

Это родилось из песни 67-го года Bobbie Gentry «Ode To Billy Joe» в стиле country blues. Семья узнает о смерти мальчика, и все по-разному реагируют на эту новость. Например, папа просит передать ему печенье. А у лирического героя, маленькой девочки, пропадает аппетит, и она не может притронуться к еде, которую мама готовила весь день, в том числе и для нее. Песня заканчивается тем, что девочка говорит, что соберет цветы и сбросит их с Tallahatchie Bridge. Песня заводна, исполняется так, как будто в ней поется о собирании цветов, потому что они такие красивые сегодня, а не потому что их хочется кинуть в ту реку, куда сбросил свое тело мальчик. Название спектакля – одна из строчек композиции - "Another Sleepy Dusty Delta Day". Актриса Ивана Йожич сказала Яну Фабру, что хочет играть в спектакле с этой песней. Фабр согласился, и начался процесс создания моноспектакля о самых сильных вещах в мире до сих пор – о смерти и о любви.

Но, подобно тому, как песня делает бОльшую трагедию из факта самоубийства, так и спектакль Фабра из этой трагедийной песенки вываливает наружу всю боль, не только которая в ней закладывалась, не только 1967-го года, но которая накопилась с этого времени до 2008-го, а с ней – и весь наш начатый 21 век. Фабр присовокупил к этому реальную предсмертную записку сбросившегося с моста, безумную хореографию и сценографию, все стороны нашего времени, и вышел спектакль-перфоманс, хватающий зрителя за глотку, за половые органы, возможно за сердце. Способные на это сердца учащают свое биение, и все они проникают внутрь тела спектакля, где сердце – актриса. И этот час они будут внутри, в этом нездоровом, ненормальном, диком теле, где носится наше сердце, где бьются о клетки наши желания, наши помыслы, наши таланты. И мы же берем и не думая убиваем их, ходим как машины, пропиваем пиво, но иногда кому-то проще освободиться от такой жизни, как и от неразделенной любви.

Игрушечные поезда катаются по кругу вокруг груды углей. Подвешены клетки с живыми птицами. Актриса. Желтое платье. Черный берет. Сидит. Кресло-качалка слева. Читает с бумажки в микрофон справа на авансцене. «Выбор смерти – свобода». «Я не могу выбрать начало, могу выбрать конец». Кладет бумажку в грудь. Звуки контрабаса. Песня. Пиво. Выливает остатки в уголь. Втыкает пустую бутылку в угли. Электрогитарные звуки. Припадок. Коса топорщится. Поднимается желтое платье. Музыка громче. Падает как гора угля. Смертельные конвульсии. Стул продолжает качаться. Взлетает как птица. Как душа. У платья болтаются распустившиеся конечности. Танец. Скидывает туфли. Управляет машиной. Относит уголь. Как конвейер. Чернеют руки. Лицо страдает. Сигнал паровоза. Вытирает подмышки. Обмахивается платьем. Находит новую бутылку среди угля. Холодит ляжки. Засовывает бутылку в трусы. Поливает уголь, будто писает. Наливает птице в клетке. Чокается с ней. Мы – это птицы в клетке. И только она сколько-то свободна, выбирая свой путь, закончить свой путь. Достает бумажку. Обнажает себя. Танец. Садится на качалку. Взгляд выше всех нас. Ломкие движения. Танец свободы. Кидается углем. Сшибает мост на игрушечной железной дороге. Поезд останавливается. Орет. Снимает верх платья. Встает в уголь. Вся мажется углем. Открывает бутылку зубами. Достает птицу из клетки. Убивает ее бутылкой. Носится по сцене. Раскачивает клетки. Берет в рот поезд. Песня впервые играет до конца.

Произносится P.S. «I believe in the legend of love». Я верю в легенду любви.

Написавший записку верит в нее, а значит, в свободу. Режиссер, не убравший это сентиментальное окончание (а может, он сам его и добавил) несмотря ни на что также на стороне добра. И это было бы легко сделать моралью, потому что так красиво и так выводоистически была произнесена эта фраза в молчащий зал, предчувствующий конец всеми своими членами. Но если Фабр и рассказывает о положительном, например, о красоте, то только вкупе с отрицательным, и это одно из особенностей нашего времени. Во всех идеалах есть пусть маленькая черствинка, которая способна разрастись до еще больших размеров, чем идеал. В западной Европе это видно особенно, где снаружи все стерильно, благонадежно, благопристойно, стопроцентно. Внутри там может быть все что угодно. Как бы ни была аккуратно пострижена лужайка, под травой всегда будут кишеть муравьи, а, возможно, еще будет лежать оторванное ухо. И это один из мотивов современного искусства - раскрывать, расковыривать внутренности, показывать все, потому что искусство – это откровение. Но уже были завуалированные, намекающие, обрывающиеся откровения. В данный момент творящему и зрителю нужно показывать абсолютно все, и даже больше. Это прежде всего форма, но и содержание в той же мере. Форма просто, как ей и подобает в 21 веке, больше бросается в глаза. Содержание бросается в уши, в мозг, в руки, между ног. Но только тем, кто способен его поглотить, переработать, извергнуть новое. А те, кто привык, чтобы искусство само залезало, пока ты просто распахнул глаза до следующего моргания, не разглядят в Яне Фабре и художниках, подобных ему, ничего нового, кроме откровенной, бушующей подачи материала. Ну вот носится эта баба по сцене, из угла в угол, что-то такое играет, непонятно же ничего! Някрошюса мы уже умеем разгадывать, умеем им восторгаться, а здесь вроде все просто, нет особенных метафор, нет привычной глубины, это какая-то красиво сделанная картинка с простыми смыслами, и только. Только отчего-то картинки Фабра заставляют многих восторгаться, писать о них, привозить их в другие страны.

В Театральном Центре на Страстном бульваре показали пляску смерти бельгийского режиссера и художника Яна Фабра. Именно в терминах актуального искусства удобнее всего описывать постановку "Another Sleepy Dusty Delta Day". Зритель попадает в инсталляцию: на кресле-качалке попивает пивко актриса Артемис Ставриди - безусловное чудо и аттрактант моноспектакля - в канареечного цвета платье и в мужской кепке, пространство заполнено кучами угля, окольцованными игрушечными железными дорогами, а в воздухе болтаются клетки с живыми и искусственными канарейками. Свет зажигается и начинается перформанс - героиня читает письмо самоубийцы, памфлет против бессмысленности бытия и за триумф смерти. В следующее мгновение она уже бьется в судорогах современной хореографии, изображая парня - простого рабочего, чей текст читала и который еще не стоит на мосту в шаге от бездны. Единственная, но удачная шутка: засунув бутылку "Stella Artois" в трусы, актриса взбирается над кучей и поливает уголь пивной струйкой - "Это - Бельгия!" Героиня скользит от пластичного танца к песне, давшей название произведению, от разрушительного блюза к прощальному письму. Опустив лямки платья и обнажившись топлес, она (он) переходит к боди-арту, растирая угольную крошку на груди и лице. Кульминация - соединение пространства, письма и песни - разочаровывает. Пружина расшировки кодов сводится к любовной истории, вечной как смерть.

Любопытный спектакль:) Артемис Ставриди очень оригинально выражает творческий замысел. Она танцует и поёт под аккомпанемент интересной и, возможно, оригинальной музыки, ведёт себя местами даже скандально, и читает красивый текст (которого, правда, немного). Например, "Я хочу оставить то, что сам создал для себя. ... Я иду в никуда, но это именно то место, куда я хочу попасть" (из записки самоубийцы)... Любопытно, в общем:)